Варяги

Долго пришлось ждать Гостомыслу, пока успокоится град, отойдёт ко сну. Уже и робкие летние звёзды загорелись высоко-высоко, а в избах всё ещё продолжали мерцать неровные блики лучин. Новеградцы осмысливали навалившуюся беду. Сегодня варяги заковали в цепи дружинников, их конунг-князь попугал словен будущими бедами в случае неповиновения, но насилия ни над кем больше не учинил. А завтра?

Тревожные мысли не давали уснуть. Ратаю-пахарю, который кроме земли ничего другого не знает, конечно, легче. Хлеб одинаково нужен и смерду, и князю. Конунг такого не тронет. И без коваля али ладейного мастера он не обойдётся. А как быть тому, кто меной товаров промышляет? Можно ли верить словам конунга, что-де пойдёт по-старому? Нет, обманывает конунг. Не может идти всё старым обычаем. Чуть не шесть сотен чужих ртов свалилось на новеградцев. Из же кормить надо. Тут и ратаю, и ковалю, и гостю торговому — всем достанется.

Этими мыслями и поделился с Гостомыслом живший у самой Мутной ладейной мастер Твердило, в избу которого среди ночи поскрёбся, как тать, сын бывшего старейшины словен.

   — Ну и как мыслишь? — спросил после долгого молчания Гостомысл, — покорятся новеградцы тому Ториру? Али заветы Славена вспомнят? Сам говоришь, что воев у Торира около шести сотен. Нас-то, новеградцев, поболе будет. Да ежели ещё соседей на помощь кликнуть...

   — Не ведаю, Гостомысл, — честно ответил Твердило. — То от самих варягов зависеть будет. Конечно, труды свои раздавать неведомо за что кому хочется. Но и на меч без крайней нужды лезть резону нет. Мы трудники, а не вои. Возьми меня, так я и копьём-то не знаю как ворочать. — И попрекнул: — Вы-то с Мстивоем куда смотрели, почто дружину нашу не крепили?

Гостомысл опустил голову. Попрёк был горек, но справедлив, и возразить нечего.

   — Где он, Мстивой, знаешь ли? — спросил, отмолчавшись на укор.

   — А недалече. В кузне у Сивого железо грызёт. Ты не вздумай сунуться туда, сторожа выставлена. Конунг предупредил, что за каждого его воина, ежели что с ним случится, половину града казнит...

   — Выходит, за двух — целый град, — жёстко усмехнулся Гостомысл. — Кто ж после того кормить будет того конунга? Ин ладно, послушаю тебя, не полезу. Нехорошо побратимов в беде оставлять, да своя голова дороже. Побреду. Надо князя-старейшину Буривоя проведать...

   — Ни-ни, Гостомысл, не вздумай. Как раз и пропадёшь там. Пытались мы к старейшине взойти, сторожа не пропустила. Думается мне, конунг и рассчитывает на то, что ты обязательно Буривоя навестить захочешь. Весь день тебя искали, не нашли, так хитростью возьмут.

   — Благодарю за опаску, Твердило, — склонил голову Гостомысл. — Видать, ничего другого не остаётся, как впусте уходить из града.

...Утром варяжские дозорные подняли тревогу. В кузнечном ряду — связанная, с заткнутыми ртами — лежала ночная сторожа. Рабы, посаженные на цепи, бежали. Воины не смели поднять глаз на Торира и ничего не могли объяснить. Поодиночке, в один миг были оглушены, а очнулись уже спутанными.

Засада, оставленная в избе Буривоя, бодрствовала всю ночь. Но там никто не появился. Если бы освободил рабов Гостомысл, он бы пришёл к отцу.

Тёмное, злое дело, но наказывать новеградцев было не за что. Конунг решил не будоражить ещё раз словен.

Распорядился: пусть они по своему обычаю сожгут тело старейшины Буривоя.

Рюрик потерял след ярла Торира. Три года он жил на острове Рюген, добился уважения ранов и сам уважал их за ровный характер, рассудительность и осмотрительность. Поначалу возникала неприязнь к князю-воеводе ранов Боремиру. На все предложения Рюрика пойти вместе походом на побережье данов Боремир улыбался в густые усы и неизменно спрашивал:

— А потом что? — И начинал размышлять вслух: — Напасть на побережье несложно. Ты ж не юноша, сам понимаешь... Хотя одного твоего «Гонителя бурь» для такого похода маловато. Значит, надо ещё хотя бы два корабля иметь. Опять же дружина... Ну и ладно, сбегаем мы к данам, встретим твоего Торира или нет — кто знает, а вот ответного набега ждать придётся беспременно. Не таков король Готфрид, чтобы стерпеть набег. Ты ж не юноша, сам понимаешь, не простят нам раны безрассудства. Слава Святовиту, в последнее время Готфрид нас не тревожит... Впрочем, съезди в Аркону. Как решит передающий волю бога, так и будет, ты ж не юноша, сам понимаешь...

Поразмыслив, приходилось соглашаться с Боремиром. Кто он такой для ранов, Рюрик, чтобы ради него рушить и без того ненадёжный мир с Готфридом? Сын бывшего князя бодричей, прибежавший к ним с тремя десятками воинов после гибели отца. Приютили бездомного, позволили поселиться на острове, не препятствуют выходам в море, после возвращения охотно скупают походную добычу, закрывают глаза и на то, что дружина Рюрика всё возрастает.