Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Изучением Сказания о призвании варягов во время жизни Шахматова и некоторое время после него, видимо, занимался только Барац, предложивший довольно оригинальное понимание этого сложного памятника. Видя в варягах скандинавов, а в руси восточнославянское племя полян, он считал, что причиной его возникновения послужила «некоторая сбивчивость» текста летописного известия и, главным образом, слово «варязи», вставленное в заканчивающий этнографическое введение к летописи перечень «Афетова колена». По мнению Бараца, в первоначальном своем виде Сказание сообщало лишь о том, что новгородцы и союзные им племена, освободившись от иноземного варяжского ига, отправили посольство в Киев, к полянской, днепровской Руси с просьбой о присылке к ним князя. После вокняжения в Новгороде южнорусского славянина Рюрика с братьями новгородцы, называвшиеся прежде словенами, стали, подобно полянам, называться русью. Барац согласился с выводом Шахматова, что появление руси во фразе летописи «и идоша за море к варягом, к руси… тако и си» произошло под влиянием перечня «Афетова колена». Но вместе с тем он оспорил его мысль, что в тот же перечень имя «русь» было вставлено под воздействием южного предания о варяжском происхождении русских князей, утверждая, что перечень «Афетова колена» целиком заимствован из еврейского источника, в котором имя «русь» также поставлено среди шведов, норвежцев, датчан и англичан. И этим источником является родословная таблица народов, происходящих от Иафета, содержащаяся в книге «Иосифа бен Гориона или Иосиппона-Псевдо-Иосифа»[891]

. По заключению Бараца, либо автор перечня «Афетова колена» использовал Иосиппон непосредственно, либо «приходиться признать, что оба памятника почерпнули свои сведения из одного общего, нам неизвестного источника».

Отделяя варягов-скандинавов от полянской руси, Барац особо обращал внимание на тот факт, что у Иосиппона руссы обозначены как отличный от англян и датчан народ, который жил именно на юге, а не на скандинавском севере. В целом он заключал: «Сказание о призвании скандинавских варягов, не имея никакой исторической достоверности, а также не отражая элементов народного эпоса, является изложенным библейским слогом рассказом, сочиненным применительно к чертам еврейской истории периода «судей» — до царского…»[892]

, в своей канве заимствовано «из истории еврейского израильского народа», и что отождествление в нем варягов и руссов произошло «вследствие привязки сводчиком к заимствованному из Иосиппона или «Книги Яшар», либо из их источников, перечню потомков Афета». Литературную обработку этого новгородского предания на основе еврейской письменности он связывал с именем пресвитера Григория, духовного наставника княгини Ольги и создателя Древнейшего свода, доведенного до 972 года[893]

. По верному замечанию А. Г. Кузьмина, Барац, «конечно, преувеличивал, когда из иудейской литературы выводил всю письменность киевского периода, но его указание на Иосиппона… как писателя, использованного одним из редакторов «Повести временных лет», можно отнести к числу ценных наблюдений». Вместе с Н. А. Мещерским Кузьмин относит влияние Иосиппона лишь на статью 1110 г. Ипатьевской летописи, хотя, по его же словам, следы «влияния некоторых иудейских представлений» заметны и в некоторых других статьях конца XI — первых десятилетий XII века[894]

.

Во втором десятилетии XX в. неприятие варяжской легенды еще более усиливается, причем в равной степени в трудах норманистов и их оппонентов. К. Ф. Тиандер утверждал, что в ней «едва улавливается историческая правда», которая заключается в том, что варяги-норманны действительно подчинили себе Северо-Западную Русь, чему способствовали распри между славянскими и финскими племенами, и что в дальнейшем произошло объединение «варяжских областей» под одной властью. При этом, как полагал ученый, легенда «притянула» к себе имена исторических деятелей. Новгородский летописец, составляя по устному преданию свой рассказ и заботясь лишь об интересах своего города, придумал родство Рюрика с Трувором и Синеусом «нарочно для сказания о трех братьях», а чтобы вывести из Новгорода киевскую династию, он в центре своего повествования поставил новгородского князя Рюрика, превратив его в отца Игоря и унизив до роли воеводы «славного ладожского героя» Олега. А. Е. Пресняков считал, что Нестор, отождествляя русь и варягов, опирался на византийские свидетельства о норманстве руси, и что само «предание о Руси, восстановленное нашим летописцем едва ли не по византийским сведениям, только искусственно связано с историей Новгорода». Мотив призвания, предупреждал он, не подлежит исторической оценке, т. к. «это мотив литературный». Л. В. Падалко, в свою очередь, не сомневался, что путаница в варяжском вопросе связана только с ПВЛ, отождествившей варягов и русь и утверждавшей, что именно от варяг прозвалась Русская земля[895].

Сказание о призвании варягов в советской и современной историографии