Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

В Сказании о призвании варягов норманисты выделяют два момента, которые, как им кажется, четко указывают именно на шведскую природу варягов. Это местоположение их родины «за морем», т. е. якобы в Скандинавии, и помещение летописцем варяжской руси среди скандинавских народов, означающее тем самым, что он причислял ее к их кругу. При этом они закрывают глаза на тот факт, что выражение «за море» летописцами никак не пояснено ни в самом Сказании, ни в других местах летописи, и что во всех случаях родина варягов помешается весьма неопределенно где-то «за морем» («за море» идут с Руси к варягам, «из заморья» идут на Русь от варягов), но при этом не уточняется, конкретно где (известия под 859, 862, 941, 977, 980, 1015, 1018, 1024 гг.)[971]. В 30-х гг. XI в. (в Лаврентьевской под 1036, в Ипатьевской под 1034 гг.) со страниц ПВЛ исчезают как сами варяги, так и практика их размещения «за морем». Так обстоит ситуация с «заморской родиной» варягов не только в нашем главном источнике по истории Киевской Руси, но и в других летописях, связанных и не связанных с традицией ПВЛ. И все они, в чем-то или даже во многом отличаясь от нее материалом о варягах (датами, полнотой изложения, лишними известиями), также нигде не поясняют летописное «за море».

Видимо, первым в историографии обратил внимание на летописное «за море», задумался над его значением, а затем поставил в связь с определенной территорией норманист Ф. Г. Штрубе де Пирмонт. В своей диссертации, написанной в 1753 г. и опубликованной в 1785 г., ученый в качестве родины варягов назвал Рисаланд (Ризаланд), территорию, простирающуюся от Балтики до Северного Ледовитого океана и Белого моря, и большая часть которой, по его словам, лежала «на той стороне Финского залива и Ладожского озера». В качестве довода в пользу выхода варягов именно из приморских пределов Рисаланда Штрубе указал: «…Известно, что хотя слово море (здесь и далее курсив автора. —

В. Ф.) означает точно море собственно так называемое, но наши историки иногда называли сим именем озера

и большие заливы». В ходе дискуссии 1749–1750 гг. Г. Ф. Миллер утверждал скандинавский характер руси на том основании, что они пришли «из-за Балтийского моря». В 1773 г. историк, касаясь событий 977 г., заставивших Владимира спешно покинуть Новгород, пояснил, что он ушел «за море к варягам, то есть в Швецию»[972]. В 1788 и 1795 гг. И. Н. Болтин убеждал, что термин «из заморья» означает «с другой стороны Ладожского озера», именуемого в летописях морем

[973].

Мнение Миллера о значении летописного «за море» повторил и усилил в 1802 г. А. Л. Шлецер. Усилил тем, что преподнес его уже в качестве аргумента именно в пользу норманства варягов, именно как жесткое указание лишь на Скандинавский полуостров: «Они пришли из заморья (курсив автора. — В. Ф.

), так говорится во всех списках; следственно, из противолежащей Скандинавии»[974]. Свой вывод он подкреплял еще тем, что, обратившись к работе шведского историка Ю. Тунманна, где тот вслед за своими соотечественниками XVII в. выводил из финского названия Швеции «Ruotzi» («Rotzi») славянскую форму «русь»[975], в свою очередь увязал генетически Руотси с Рослагеном, названием части береговой полосы шведской области Упланда, расположенной напротив Финского залива. Только там, по мнению Шлецера, и жили варяги[976], только там, следовательно, и находилось «за море» русских летописей. Многие именитые последователи Шлецера, например, Ф. Крузе и М. П. Погодин очень активно использовали его объяснение выражения «за море» в качестве весьма основательного довода в пользу норманства варяжской руси. В 1860 г. филолог Я. К. Грот даже специально пытался доказать, что «за море» может показывать только на живущих «по ту сторону моря», т. е. на противоположном берегу Балтийского моря, в Скандинавии, и ни на кого больше[977].