Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

В XIX в. Н. И. Костомаров, С. А. Гедеонов и Д. И. Иловайский обратили внимание на тот факт, что сагам неведом никто из русских князей до Владимира Святославича. К тому же ни в одной из них, подчеркивал Гедеонов, «не сказано, чтобы Владимир состоял в родстве с норманскими конунгами», но чего стоило бы ожидать при той, заметил историк, «заботливости, с которою саги выводят генеалогию своих князей». Более того, продолжает он, в них «не только нет намека на единоплеменность шведов с так называемою варяжскою русью, но и сами русские князья представляются не иначе как чужими, неизвестными династами»[1241]. И сегодня крупный знаток саг норманист Т. Н. Джаксон констатирует, «что саги, внимательные к генеалогиям, не знают предков «конунга Вальдамара» и величают его «Вальдамаром Старым», т. е. первым в роду, и что они «о скандинавском происхождении русских князей молчат»[1242]. Но о таком происхождении речь ведут только сторонники норманской теории, и молчат, будто сговорившись, все источники эпохи Киевской Руси без исключения (русские, скандинавские, западноевропейские, византийские, арабские). Объяснение Е. В. Пчелова, что «выпадение периода до конца X в.» из саг объясняется перенесением центра Руси из Новгорода в Киев», связанного «со Скандинавией менее насыщенными контактами»

[1243], принять не представляется возможным. Согласно норманистам, в X в. скандинавы массово участвовали во всех событиях Древнерусского государства, в том числе и внешнеполитических, а на киевском столе сиживали «норманские конунги». Попытки же Г. В. Глазыриной объявить конунга Ингвара в «Саге о Стурлауге Трудолюбивом», созданной около 1300 г., князем Игорем, являются чистейшим источниковедческим произволом, одобренным ее единомышленниками[1244].

С приведенным наблюдением антинорманистов Костомарова, Гедеонова и Иловайского абсолютно согласуется заключение норманиста Ф. А. Брауна, отметившего, что «более ясные географические сведения о России начинают появляться в сагах только с самого конца X в.

(здесь и далее курсив автора. — В. Ф.)». Вместе с тем он указал на два принципиально важных факта, которые позволяют без особого труда определить нижнюю и верхнюю границы времени пребывания скандинавов на Руси. Во-первых, констатировал ученый, «о хазарах, насколько мне известно,

сага нигде не упоминает. Могу даже положительно утверждать, что их там нет и быть не может». А во-вторых, «из южнорусских кочевых народцев в саги попали лишь печенеги… и может быть, половцы…»[1245]. Об отсутствии в сагах «малейшего следа о хазарах» говорили затем К. Ф. Тиандер, В. И. Ламанский, В. А. Пархоменко[1246]

. В 1973 г. М. Б. Свердлов уточнил, что в «Саге об Эймунде», о которой Браун вел речь, названы не половцы, а печенеги[1247]. Из сказанного следует, что скандинавы в своей массе начали бывать на Руси уже после исчезновения из русской истории хазар, разгромленных в 60-х гг. X в. Святославом, и посещали ее самое короткое время — где-то примерно с 980-х гг., т. е. с вокняжения Владимира Святославича, и до первого прихода половцев на Русь, зафиксированного летописцем под 1061 г. («придоша половци первое на Русьскую землю воевать…»[1248]). Эти рамки еще более сужает тот факт, что саги после Владимира называют лишь Ярослава Мудрого (ум. 1054) и не знают никого из его преемников. На конец X в. как на время появления скандинавов на Руси указывают и другие скандинавские источники[1249]. Важное значение в этом плане приобретает мнение сторонницы норманства варягов Е. А. Мельниковой, установившей, что «сложившаяся географическая номенклатура рунических надписей и скальдических стихов скорее указывает на конец эпохи викингов как на время наибольшего знакомства скандинавов с топографией Восточной Европы и формирования… соответствующей традиции»[1250]. Но конец эпохи викингов — это середина XI века.