Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Память об Одоакре, а, следовательно, память о его русской, южнобалтийской родине, сохранялась не только в южнорусских землях, но и в пределах Северо-Западной Руси. Косвенным тому подтверждением является «Повесть о взятии Царьграда фрягами», читаемая в НПЛ под 1204 г., и где в числе руководителей Четвертого крестового похода назван Бонифаций, маркиз Монферратский: «Маркос от Рима, в граде Бьрне, идеже жил поганыы злыи Дедрик». О Теодорихе (Тедрике), резиденция которого находилась в Вероне, именовавшейся у германских народов Берном, в Новгороде, самим своим началом обязанным варяжской руси, помнили по пришествию более семи столетий после гибели «русского» Одоакра. Причем помнили, указывает А. Г. Кузьмин, «как о заклятом враге Руси». И новгородскому читателю XIII в. его имя было известно настолько, что им можно было пояснять, подмечает исследователь и такую еще немаловажную деталь, даже географические ориентиры (Берн). При этом Кузьмин выражает уверенность, что новгородский летописец XIII в. «помнил» о событиях V века явно опираясь на устную традицию, может быть уже записанную к этому времени… и она оказывается достоверней весьма разноречивых записей об этнической принадлежности Одоакра»[1421].

И. Э. Клейнберг, напротив, считает, что летописная реминисценция относится не к историческому лицу, королю остготов Теодориху, а к излюбленному персонажу немецкого средневекового героического и сказочного эпоса Дитриху Бернскому. Соглашаясь с Н. А. Мещерским, указавшим на нижненемецкую форму имени «Дедрик», Клейнберг говорит именно о северогерманском источнике, из которого, посредством выходцев из вестфальских городов на Русь был занесен образ Дитриха Бернского. А так как в норвежской «Саге о Тидрике» Дитрих воюет с русскими, то русские поэтому видели в нем своего злейшего врага, в связи с чем, заключает исследователь, к нему приложены эпитеты «поганый» и «злыи»[1422]. Показания «Универсала» Богдана Хмельницкого и известия С. В. Величко, свидетельствующие в пользу очень большой популярности Одоакра среди казаков и русских, боровшихся с Польшей, а следовательно, и знания ими Теодориха, его убийцы, не позволяют принять выводы Клейнберга. О широкой известности Одоакра, а опять же и всех обстоятельств его биографии, в том числе, конечно, и имени Теодориха, говорят также слова Самойло Зорки, сказавшего в августе 1657 г. при погребении Хмельницкого: «К тебе обращаю я тщетное слово; возлюбленный наш вождь! древний русский Одонацарь…»[1423]

. Вместе с тем обращает на себя внимание тот немаловажный факт, на который указал Л. С. Хомяков: предание о Теодорихе сохранялось только в бывших «землях вендов приодерских… и это предание совершенно местное», неизвестное в остальных германских землях[1424].

Адресатами «Универсала» являлись, как сказано в его заглавии, «Малороссийской украины жителям и казакам». Величко еще более расширяет его аудиторию: «…На всю Украину Малоросийскую, по обоих сторонах Днепра будучу, и в далнии города руские засланный»[1425]. Составители этого документа, поднимая массы на борьбу с польскими поработителями, обратились к давней своей истории, и это обращение, чтобы достичь поставленной цели, могло быть наполнено только понятным всем содержанием. М. О. Коялович увидел в «Универсале» стремление книжников «удовлетворить потребности народа перенестись к своему родному прошедшему и воодушевиться доблестью его лучших представителей». Прав в своем заключении и Ю. Д. Акашев, что апелляция к Одоакру вряд ли была уместной, если бы простому люду не было известно его имя «и если бы оно не было связано с историей росов»[1426]

. Конечно, и Н. В. Савельев-Ростиславич нисколько не ошибался, заключив в 1845 г., что русские в XVII в. «считали неоспоримым славянское происхождение своих князей с Балтийского Поморья, а не из Скандинавии»[1427].