Варшава и женщина (Повесть о Дальней Любви)

Победили немцы. Варшава капитулировала. Но как же так?.. Мы ведь побеждали?.. Невзирая на полную боеспособность польских войск, командование и Гражданский комитет приняли нелегкое решение сдать столицу. Ввиду полной дезорганизации городской жизни, сопротивление было признано невозможным. Все это, написанное черным по белому, Ясь прочитал вечером на стене дома, в котором жил. Медленно поднялся по лестнице, отдал маме госпитальный паек. Сказал в пространство:

– Какой позор!

И повалился на диван.

Отца дома еще не было. Он вернулся после полуночи, когда все спали.

С утра 28 сентября по улицам колоннами по две тысячи человек прошли безоружные польские солдаты и офицеры. Смотреть было невыносимо. Ясь безмолвно плакал, таясь в углу.

Потом в дверь постучали, коротко и зло, и появился Мариан Баркевич. От Мариана пахло бензином и водкой, но он казался трезвым, только был очень красен и дышал загнанно.

– Ты что? – изумился Ясь при виде друга.

Мариан зачем-то оглянулся на дверь, потом шумно, как конь, выдохнул, окатив Яся водочным духом, и выложил на стол револьвер. Ярослава словно током прошило.

– Что это?

– А ты не видишь? – Мариан захохотал, безумно водя глазами, и вдруг разрыдался – бурно, бесстыдно, со взвизгами и утробным бульканием.

Ясь, глупо разинув рот, наблюдал это и не знал, на что ему решиться. Выручила мама: принесла в кувшине воды и бестрепетно вылила Мариану на макушку. Мариан захлебнулся, начал кашлять и принял наконец более осмысленный вид.

– Вы думаете, я пьяный? – осведомился он, как ему самому, видимо, казалось, – ехидно.

– Никто тебя не осуждает, Марек, – осторожно отозвалась мама.

Ясь на всякий случай кивнул.

Мариан впился в нее злыми-презлыми глазами, покачался на стуле, затем кивнул подбородком на револьвер.

– Ну вот как я с этим пойду домой? Отец отберет.

– Оставь у нас, – предложила мама с таким видом, словно речь шла о паре пустяков. – Я спрячу куда-нибудь. Все будет в сохранности.

– Вы не понимаете… – проговорил Мариан и снова раскис, губы расплылись, из глаз потекли слезы. – Он… Я сам видел… Мы водку пили вместе… а потом он…

Тот самый подпоручик, с которым Мариан свел знакомство в десятых числах сентября, когда оставалась еще надежда отстоять Варшаву… Подпоручика Мариан встретил уже после прекращения огня, двадцать седьмого. У того были с собой водка и табак. Хороший табак. Сперва они не пили, только ужасно много курили – «напоследок», как сказал подпоручик, странно смеясь. Подпоручик сказал, что им зачитали приказ завтра с утра сдать оружие и отправляться в плен к чертовой матери. Потом он вдруг смертельно побледнел, просто как сметана, Мариан никогда не видел, чтоб человек делался такого цвета. Подпоручик извлек фляжку с тепловатой водкой. Водка воняла металлом. Они выпили по очереди всю флягу. Подпоручик достал револьвер и показал Мариану. Потом опять нехорошо засмеялся, поднес к виску и выстрелил. Голову подпоручика мгновенно и страшно разворотило, подпоручик упал, как какой-то странный предмет, а Мариан забрал револьвер и бросился бежать. Потом блевал в каких-то кустах, спал, кажется… а теперь вот пришел зачем-то к Воеводским.

– Черт знает что! – заключил он.

Мама забрала револьвер и унесла его. Мариан следил за ней тоскливо. Он сразу обмяк и обессилел.

* * *

Первого октября в Варшаву вступила немецкая пехотная дивизия, и так началась совсем другая жизнь.

Кшиштоф Лесень

Немцы!!

Немцы!!

И повсюду:

Немцы!!!

Немцы!!

Ладно: тут немцы, а там, за далеким кордоном, где сизые леса, большевики. Только две силы.

М. А.Булгаков. «Белая гвардия»

Учебный год начался с опозданием почти в полтора месяца и обещал быть скучным. Перед открытием занятий всех гимназистов собрали во дворе и построили для «традиционного собрания» – несмотря на ощутимый осенний холодок, без пальто, в наипараднейшем виде. Серое небо постоянно хмурилось, тужилось пролиться дождем. В тусклом свете особенно ядовитым казался огромный красный флаг со свастикой, закрывший полфасада почтенного гимназического здания.

Директор гимназии, удивительным образом подрастерявший и брюшко, и окладистость бородки, стоял на дощатой трибунке, облезлый, морщинистый и какой-то непривычно растерянный. Поздравил присутствующих с началом учебного года и неловко слез, споткнувшись на ступеньке.

Его мгновенно сменил бодрый господинчик в сером костюмчике. Господинчик был для гимназии новый. Он представился как Витольд Шнитце, заместитель директора по организации учебного процесса, и тотчас принялся объяснять, каким именно образом будет отныне организован этот самый процесс и почему.