Вартанян

Гоар Левоновна улыбается мне с каким-то даже чувством извинения или сочувствия к неудовлетворенному писательскому любопытству. Многому, видимо, пока суждено так и остаться недосказанным. И она старается разрядить несколько напряженную обстановку нашей долгой беседы:

— За эти годы я трижды выходила замуж. Первый раз в Тегеране, а потом в законный брак пришлось вступать еще дважды… Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал вдруг затих: ничего себе работенка, три раза меняла мужей! Пришлось добавить, что всегда сочеталась с одним и тем же человеком — Геворком. Только под разными именами и в разных странах. А единственное, о чем мы жалеем, — не было возможности завести детей. Зато друзей у нас столько! И в Москве друзья, и в Ереване, куда мы приехали из Тегерана, как уже рассказал вам муж, в 1951-м.

— А свою первую свадьбу помните?

— Как такое можно забыть? Геворк еще до свадьбы очень красиво за мной ухаживал. Всегда дарил цветы — розы, хризантемы. И броши, разные украшения. Мне это нравилось. Он уже в юности был очень серьезным человеком. И я его уважала, как и все наши ребята из «Легкой кавалерии». А потом появилось и чувство. Взаимное. Вышло как-то естественно. Иногда мы на задания ходили вместе: идут парень и девушка, сцена типичная, никого не смущает. Мы не очень-то понимали тогда разведывательные термины, да и слово «разведка» не произносилось.

— Что же вы говорили, как называли свою работу?

— Помогаем родине — вот как. Дома у Георгия была карта фронтов, он сделал такие маленькие флажки и их передвигал. Но даже когда флажки приблизились к Москве, мы всё равно верили, что родина победит. Мечтали, война закончится, мы тут свое сделаем и уедем на родину, я с Геворком — в Армению. Хотели учиться.

— Не страшились разговоров о лагерях, о кромешной бедности?

— Об этом и не думали. Будет так, как будет. Правда, стоял у нас дома сундучок, куда собирали вещи для переезда. Жора ко всему этому относился с иронией, мой брат — серьезнее. Но ничего из собранного в Ереване не понадобилось. Как-то не в вещах заключалась наша жизнь.

— А если вернуться к свадьбе, к 1946-му?

— Мне двадцать лет, и Геворк сделал мне предложение. Потом его отец пришел к моему и попросил выдать меня за сына.

— Вполне официально.

— А как вы думаете? В армянской церкви священник спрашивает жениха, согласен ли он. И Жора сначала сказал «да» тихо-тихо, а потом прямо выкрикнул: «Да!» Вот так и стали мужем и женой. Свадьбу устроили на крыше нашего дома.

— Ну, это я хорошо представляю. Сколько раз видел в Тегеране такие заасфальтированные крыши. Для иностранцев — необычно.

— Нам было привычно. Мы с друзьями, соседями долго носили наверх ковры, покрывали им асфальт. Поднялся на крышу даже оркестр, нет, даже два. Один играл в основном персидские мелодии, а второй — современные. Тут и танцы, и столы с угощениями. Мы их ухитрились по всей крыше поставить.

— И вы всех восхитили помимо всего остального вашим поварским искусством…

— Искусство, признаюсь вам, развивалось с годами. Но гости, их пригласили очень много, остались довольны. А мы еще больше. И, вот вы спросили, помним ли мы нашу свадьбу? Еще как! Когда исполнилось двадцать пять лет бракосочетания, мы в одной стране в память об этом снова вступили в брак — день в день.

— А где еще вы выходили друг за друга?

— Потом в Ереване в 1952 году сходили в загс и официально расписались. Отметили это с друзьями. И еще два раза в странах, где работали. Иногда менялись имена, фамилии. Но это — уже специфика.

— О ней, пожалуйста, хоть немножко.

— Мы уехали вместе, но по легенде еще не были мужем и женой, просто знакомыми. Вместе везде бывали. И только потом подходило время вступать в брак.

— А конфликты «производственные» не возникали?

— Никогда! Может, был обмен мнениями — но всегда дружеский, именно профессиональный. У Жоры хороший характер — уравновешенный. И всегда он меня берег, старался, чтобы не переживала, ни в коем случае не нервничала.

— Я слышал, что у некоторых нелегалов, особенно у женщин, после нескольких лет «работы в особых условиях» сдавали нервы. Даже начинались головные боли, приходилось лечиться, порой уезжать домой.

— Есть от чего нервничать! Напряжение — огромное. Но это — не наш случай. Если муж о чем-то и сокрушался, то от меня он пытался это скрыть. Часто удавалось.

И тут в беседу вступил Геворк Андреевич:

— Все равно за Гоар я волновался. Старался всячески оградить ее от риска, от опасности. Но как без них? Это же неизбежно. Жена мне так помогала. Вся связь с Центром на ней, и от этой важной части работы она меня освободила. А сколько благодаря Гоар было знакомств с женами тех, кто мог приносить — и приносил, благодаря и ее стараниям, — важную информацию. Но тут я не только о работе. Она и друг, и советчица. Это не отношения между начальником и подчиненным. Да в разведке так быть и не должно. Тут нечто иное — понимание, вера в полную надежность, в то, что мы всегда вместе. Гоар Левоновна кивает головой: