Вас пригласили

Рассветная Песнь завершилась, но никто не торопился уходить. Не было Святых Братьев, некому целовать руки после службы, не было Священного Круга, который предписывалось обойти, прежде чем покинешь храм. И, конечно, никакой угрюмой суровости. Кто-то вполголоса разговаривал и посмеивался там и сям, разбредясь по часовне, кто-то остался сидеть на полу один, кто-то лежал на спине и безмятежно глазел в потолок. Как будто в саду или в салоне, а не в Храме Рида! Все вели себя так, будто я жила здесь с ними всегда, будто не впервые вкусила этого странного таинства. Лишь Герцог подошел и стоял предо мной, одаряя своей всегдашней неслучайной улыбкой.

– Герцог, дозволено ли мне будет остаться здесь еще немного? Рядом с… этим Ридом?

– Вы же никого не спрашивали, когда появились на свет, моя меда Ирма? Это примерно то же самое. Ваш Священный Круг – тут. – Герцог чиркнул указательным пальцем мне по тунике чуть ниже ключиц. – И потом, не далее как вчера вам прекрасно удалось слушать и слышать. Посему на многое вы получите ответы, даже не задавая вопросов вслух. Смотрите внимательно, и многие тайны поспешат вам открыться. – С этими словами Герцог покинул часовню, коротко кивнув ученикам.

Отлетало волшебство Рассветной Песни, невесомое, прозрачное. Я понятия не имела об укладе жизни в этом месте, не представляла себе течения дня в замке. Одним словом, даже мой следующий удар сердца таил в себе загадку.

Дерейн, услышав мысленную возню у меня в голове, поманил меня, и я с радостью подбежала к нему. – Вижу, вы бурлите вопросами, меда Ирма, – начал было мой дорогой спаситель, но тут в разговор ввинтилась хрипотца Дерриса:

– Особенно вопрос-сом о з-завтраке, не так ли, меда Новенькая?

– Нет, фион Деррис, снедь наша денная не есть единственное, вокруг чего вращается мой скудный фернский ум. – Рид Милосердный, никогда не приходилось мне говорить мужчинам подобных дерзостей. Как вести себя с этим неуемным ваймейном? Особенно неприятно, что он прав: как раз о том, когда в замке принято завтракать, я и собиралась спросить Дерейна.

– Нехорошо обманывать старших. Вас разве этому не научили благовоспитанные кузины? – Зрачки Дерриса, казалось, сузились до змеиных.

– Откуда вам знать, что я лгу?

Оставшиеся в часовне ученики, не вмешиваясь, с любопытством прислушивались к нашему обмену колкостями. Гремучая смесь гнева, смущения и неловкости затапливала меня горячей багровой волной, но к ней примешивался и еще один, самый отвратительный ингредиент – страх.

– Откуда мне знать? Не вас ли вчера мы весь вечер слушали? Не ваш ли бессловесный лепет смаковали? – Деррис цедил слова по одному, отвешивал их, как пощечины. – Меда Ирма, разрешите напомнить вам, что здесь слышно многие гораздо более затейливые соображения. Особенно если они готовы сорваться с уст. А ваша очаровательная, но, увы, далекая от великомудрости голова читается, как раскрытая книга, уж простите за прямоту. И вторая по счету за последние двенадцать часов настоятельная просьба: здесь я для вас медар, а не 

фион. Нетрудно усвоить, нет?

Вперившись в полной немоте в лицо передо мной, я не слышала ничего, кроме клекота крови в ушах. Негодовала ли я? О нет. Я была в бешенстве! Но Деррис занес копье еще раз:

– О, вы решили окончательно отказаться от устной речи, как я погляжу? Похвальный шаг, но для вас, боюсь, преждевременный. – Деррис счел нотацию завершенной, развернулся и покинул часовню.

Не помню, как осела на пол. Меня отчитывали и воспитывали при новых полузнакомых людях. В храме. Не дали возможности ответить. Меня унизили. Меня выставили на посмешище. Злое бессилие. Бессильная злость.

Я зарыдала, размазывая по щекам едкие колючие слезы, меня били озноб и икота, а вокруг стояла полнейшая тишина. Никто из оставшихся не двигался и не заговаривал со мной, и я лишь слышала собственные судорожные всхлипы.

Вдруг я ощутила чью-то прохладную легкую ладонь на своем плече. Захотелось оттолкнуть эту руку, просто пойти ко дну, как давший течь корабль. Но лаковый этот голос колокольчиком спел мне «Айо15, Ирма», – и от неожиданности я вскинула голову и встретилась глазами с Локирой. В ее взгляде не было ни капли жалости, а лишь любовное озорство. «Ты замечательно плачешь».

Я поглядела на стоявших поодаль учеников. Амана и Алис улыбались и кивали, а от Дерейна я, прислушавшись, уловила тихое ободрение: «Так надо. Все хорошо». Мелн лежал на полу и, казалось, дремал, с совершенно блаженным лицом, а тут вдруг подал голос:

– Завтрак через полторы тысячи мгновений. У вас есть время умыться и привеси себя в порядок. Все не сговариваясь покинули часовню. И словно закончилась эта небольшая Глава.

Глава 14

Честно говоря, я не дошла до знакомой двери в башне.