Что было бы, никто не знал, но мальчики выбрались на шоссе довольные. Усталости как не бывало. На закате солнца дошли до того места, где когда-то пил из ручья Митя. Ребята влезли по пояс в водоросли, потом обмылись ключевой водой. Закусили и снова вышли на шоссе.
— Вот Жуковка виднеется… А нам ещё в сторону километров пять.
Ноги стали утопать в песке. Попадались неубранные разбитые телеги, остатки легкового автомобиля, отлетевшие и утонувшие во рву колёса.
— Ведь это около Жуковки грузовик разбили… — шёпотом сказал Васёк. — Здесь наши девочки ехали… Одинцов заморгал глазами:
— Знаешь, Васёк, я их никогда не забываю и не забуду! А ты?
— Никто из ребят не забывает. Только не говорим… Что теперь говорить!
— А какие девочки были! Валя Степанова, Лида Зорина, Нюра Синицына… Самые лучшие люди из всего класса!
Васёк кивнул головой.
— Если б хоть знать, что они не мучились, что сразу… — сказал Одинцов и вдруг остановился.
Впереди лежала груда железа. Около неё одиноко высился белый деревянный столбик.
Мальчики на цыпочках подошли к нему. Одинцов закрыл лицо руками и бросился в траву. Васёк присел около насыпи, вытирая кулаком глаза. Не глядя друг на друга, мальчики нарвали цветов, положили на могилу.
— Давай тут, около них, и заночуем, — предложил Васёк. — Всё равно нам в лесу ночевать.
Мальчики залезли в перевёрнутую вверх дном разломанную машину. Долго говорили о девочках, вспоминали, как дружили и как ссорились с ними в классе.
— А мне всегда Нюра Синицына представляется… Я её до зла доводил, придирался к ней, — изливал душу Одинцов.
— Она бы тебя простила теперь, если б знала…
Выговорившись, Коля заснул. Заснул и Васёк.
По небу рассыпались мелкие звёзды. Чёрной грудой лежал на дороге разбитый грузовик. Мальчики дружно посапывали, неудобно свернувшись под искорёженной кабиной. Они не слышали, как хрустел в лесу валежник, как всхрапывал конь, осторожно переставляя копыта через поваленные деревья.
Мальчики не видели, как, пригнувшись к земле и прячась за обломками, перебегали через дорогу какие-то люди и, притаившись во рву, зорко вглядывались в даль.
Резкий, пронзительный свист разбудил обоих. Васёк испуганно схватился за пакет. Одинцов вскочил, больно ударившись головой о железо.
С дороги грянули выстрелы, с треском разорвалась граната, застрочил пулемёт.
Вспыхнуло пламя, где-то заржали лошади, раздались крики.
Мальчики, схватившись за руки, выглянули наружу.
На дороге, сгрудившись, буксовали машины, чёрным столбом поднимался дым, прорывались клубы пламени. Вокруг метались полицаи и солдаты. При свете огня можно было видеть, как они прыгали с машин на землю и падали под ударами напавших на них людей. Крики заглушались стрельбой. Мимо пылающего грузовика проскакал какой-то боец на гнедом коне. Неподалёку от мальчиков разорвалась граната. От страха они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда стрельба затихла, они снова поглядели в щель.
Мимо ребят промчались телеги и, свернув в лес, запрыгали по ухабам. За ними ускакал конь. Под мышкой у седока торчали дула немецких автоматов.
На дороге остались пылающие машины и распростёртые тела убитых полицаев и гитлеровцев.
Васёк схватил за руку Колю Одинцова, и они, выбравшись из-под обломков грузовика, бросились в лес. Мальчики бежали, натыкаясь на кусты и деревья, обдирая об острые сучки ноги. Они боялись оглянуться назад, боялись остановиться, чтобы перевести дыхание. Наконец, споткнувшись о заросший мохом пень, оба упали. Позади них сквозь гущу леса просвечивало розовое пламя.
Васёк сел, прижимая рукой спрятанный на груди пакет. Одинцов обхватил его за шею, прижался холодными губами к его уху.
— Что это было? — прошептал он дрожа.
Васёк молчал, тяжело переводя дыхание. Потом снова вскочил и потянул за собой Колю:
— Уйдём подальше.
Утро застало мальчиков в глухом, неизвестном месте. Выйти на дорогу они боялись, блуждали по лесу. Говорили шёпотом:
— Как она их… здорово!
— А обоз-то узнал ты?
— Тот самый.
— А на коне…
Мальчики поглядели друг другу в глаза.
— Мне показалось, это был… — прошептал Одинцов.
Васёк схватил его за руку:
— Молчи!
К концу дня они увидели Жуковку. Обошли её стороной — боялись фашистов.
В Макаровку пришли поздно вечером. В хатах горели невесёлые огоньки. На улицах было пусто. Кое-где подвывали собаки.
Какой-то хлопчик указал хату Миронихи. Мальчики пробрались с огородов во двор.
— Заглянем раньше в окно — нет ли в хате гитлеровцев, — решил Васёк.
Коля Одинцов стал коленом на завалинку и прижался лицом к стеклу. Потом медленно сполз на землю, протёр кулаками глаза и жалобно сказал:
— У меня, Трубачёв, виденье… Там… Нюра Синицына!
Васёк оттолкнул его от завалинки и полез сам.
За окном около стола сидела Нюра Синицына и что-то шила. Стекло звякнуло. Нюра подняла голову и увидела прямо перед собой приплюснутое к стеклу лицо Трубачёва. Она вскочила, вскрикнула и бросилась во двор. Первый, кто ей попался, был ошеломлённый Коля Одинцов. Нюра заплакала, обливая слезами его щёки. Потом бросилась к Ваську.
— Валя! Лида! — кричала она.