Васёк Трубачёв и его товарищи

Столбы для забора, по словам Леонида Тимофеевича, ещё «росли» на делянке. Чтобы привезти их, требовались машины, но машин не было. Посоветовавшись с плотниками, Леонид Тимофеевич решил устроить поход на делянку, выбрать там подходящие деревья, на месте обтесать их и подготовить к перевозке.

А пока что Трубачёв и Кудрявцев, чтобы не терять времени, каждый на своём участке разметили места для столбов, вбили колышки и принялись рыть ямы. Грунт был каменистый, и работа оказалась трудной.

— Ты смотри, Матрос, — предупреждал Васёк, — ройте с передышкой, по очереди, а кто устал, пусть сидит — гвозди выпрямляет или штакеты отмеривает.

— Ладно, — кивал головой Матрос, но, оставшись наедине со своими пятиклассниками, хватал лопату и, поплёвывая на ладони, то и дело покрикивал на товарищей: — Эй, подтянись! Ну-ка, трубачевцы! Выбрасывай землю! Тащи носилки! Кто слабосильный — иди гвозди выпрямлять!

При этом живые глаза его то и дело косились в сторону соревнующейся с ними бригады Кудрявцева. Матрос знал досконально, что там делается. Каждое утро, раньше всех, когда на траве ещё лежала роса, он являлся на школьный двор, быстро и точно определял, насколько за день продвинулся Кудрявцев, сколько у него вырыто ямок, как подобраны штакеты и в каком порядке хранятся инструменты.

После обеда, докладывая Ваську о положении дел. Матрос, сверкая глазами, говорил:

— У них народу больше. Утром они нас перегоняют, а вечером мы равняемся. А нам надо впереди быть.

— Ничего. Всё равно скоро нечего будет делать ни им, ни нам — столбов нет, — хмуро отвечал Васёк и шёл к директору.

В доме пахло краской, в коридоре стояли мутные лужицы. В тех комнатах, где уже были сложены печи, рабочие белили потолки, красили стены. В пустом доме гулко раздавался голос дедушки Мироныча. Чаще всего старик спорил с Грозным, употребляя при этом громкие фразы, вычитанные им в заводской газете или услышанные где-нибудь на собрании.

— Вот ты говоришь, Иван Васильевич, что классы нужно покрывать масляной краской. А ты того не учитываешь, что масляная краска забирает весь воздух и детям в таком классе будет душно. А от нас Родина требует, чтобы мы трудились добросовестно, учитывая требования здравоохранения…

В нижнем этаже работал печник. Туго обвязав косынкой короткие светлые волосы и натянув на себя запачканный глиной и песком комбинезон, Елена Александровна брала из рук помощника кирпич, ловко и быстро шлёпала на него лопаткой размешанную в ведре глину, не глядя протягивала руку за вторым кирпичом, ставила его ребром на первый и, обмакнув руку в ведро с водой, сглаживала вырастающую стенку мокрой ладонью. При этом, морща покрытое жёлтой пылью лицо и поправляя тыльной стороной руки косынку, она изредка бросала короткое приказание:

— Воды! Приготовьте глину! Подавайте целый кирпич!.. На работу печника приходили смотреть все. Грозный, качая головой, недоверчиво заглядывал внутрь сложенной печи и подносил к дверке зажжённую бумажку. Бумажка вырывалась у него из рук и пылающим комочком улетала в дымоход Старик успокаивался.

Леонид Тимофеевич с любопытством смотрел на работу Елены Александровны и, подмигивая ребятам, шутил:

— Ну уж если зимой в школе будет холодно, мы с Елены Александровны штраф возьмём!

— А если будет жарко? — спрашивали ребята.

— Тогда тоже штраф!

— Несправедливо, несправедливо! — протестовали ребята. Леонид Тимофеевич делал удивлённые глаза:

— Как же несправедливо? Ведь Елена Александровна — печник! Должна заранее учитывать температуру.

— Боюсь, что раньше директору надо учесть, что лето кончается, а дров у него ещё нет! — лукаво говорил печник.

— Ага! Ага! — прыгали девочки. — Дров ещё нет! Дров-то ещё нет!

Леонид Тимофеевич жил наверху в маленькой комнатке, предназначенной для учительской. Грозный тоже часто ночевал в небольшой каморке около раздевалки.

— Скорей бы нам, Леонид Тимофеевич, всё своё имущество из госпиталя перевезти. Может, парты за зиму отсырели, подправить придётся, — говорил школьный сторож, — да и мою комнату под кладовую сестрица просит освободить.

— Всё сделаем, старина! Вот закончим ремонт и начнём обживаться, — весело отвечал Леонид Тимофеевич.

Он всегда казался бодрым и весёлым, хотя после дневных хлопот и беганья по разным делам, снимая ботинки и ощупывая внутри подошвы, громко удивлялся, что стелька гладкая и нигде не торчат гвозди.

— Странно, мне казалось, что я прямо на гвоздях хожу, — пожимая плечами, говорил он Грозному.

— Отдохнуть бы вам, Леонид Тимофеевич, — вздыхал старик.

— А я не устал. Мой отдых — работа, — улыбался директор.

Глава 43

МАТЬ НЮРЫ СИНИЦЫНОЙ

Елена Александровна сняла комбинезон, вымыла лицо и руки, расчесала мокрым гребнем растрепавшиеся волосы и присела отдохнуть.

Учительская казалась пустой, в пей было прохладно и чисто. Около стола стояли два кресла, и у выбеленной стены — мягкий кожаный диван. Леонид Тимофеевич ушёл по делам, попросив Елену Александровну заменить его, если будет спрашивать кто-нибудь из рабочих.