Василий Темный

Мастер Еремей, вогнав топор в бревно, прокричал весело:

– На века ставим, боярин! Таку стену никакой таран не прошибет.

– Коли бы так, – кивнул Черед. – На Бога уповать будем, Еремей…

А дома за трапезой жене Акулине похвалялся:

– Порадовали, порадовали меня мастеровые, мамушка, что на делянке, что в Кремнике. К работе охочи тверичи, любо глядеть.

* * *

Разговор был долгий – начался еще засветло, закончился при вторых свечах.

Пожаловались гости торговые, на пути к Нижнему Новгороду на их корабль напали казанцы. Много товара забрали, а кто сопротивлялся, убили.

Гости торговые защиты просили.

Князь Борис Александрович с боярином Семеном, верным дворецким, и с князем Михаилом Дмитриевичем Холмским совет держали.

Говорил Борис Александрович:

– Коли мы на эту дерзость не ответим, то казанцы нам дорогу перекроют.

– Истино так, – согласился дворецкий. – Но как наказать их, Казань нам не осилить.

– Разбойный народ, – промолвил Холмский. – От ордынского семени пошли. Потворствовать нельзя, корабли слать надобно.

– Оно-то так, – кивнул боярин Семен, – да тут одним-двумя кораблями не отделаешься. Тут флот надобен, а где он у нас?

– Казанская орда в силе, на нее не одним удельным княжеством идти надобно, – сказал Холмский и посмотрел на князя. Борис Александрович согласно кивнул.

– Казань в одиночку не одолеешь, а Москве не до Твери, у Москвы свои заботы.

– Каков совет твой, княже? – спросил дворецкий.

– Мыслю я, бояре, хоть и не одолеть нам Казани, но прогнать разбойников от Нижнего Новгорода нам под силу. Надобно нарядить корабли, ратников послать, людей охочих. Чтоб казанцы руку тверичей почуяли.

– Разумно, княже, хоть и не близок путь.

– А кого воеводой?

– Воеводой слать боярина Репнина.

Дворецкий закивал согласно.

– Репнин – воевода умелый. Да и хаживал на татар.

– Это ты, княже, верно на боярина Василия указал, – согласился Холмский. – Пусть готовит ратников и охочий люд.

– А в помощь ему нарядим боярина Кныша, – сказал Борис Александрович и поднялся, отпуская дворецкого и Холмского.

* * *

Из Твери по всей земле тверской поскакали гонцы великого князя Бориса звать охочих людей на Казань.

И шли из Торжка и Кашина, из сел и деревень шел народ, тянулся к пристани на Волге. Собирались в отряды ополченцы, выкрикивали своих атаманов. Ватажники приоружно, кто с мечом иль луком, топорами да вилами двузубцами, а все больше с дубинами.

Тут же по берегу шалаши и навесы ставили, на кострах еду немудреную варили, а иные по тверскому торжищу бродили.

С утра и допоздна гомон висел над Волгой.

А в стороне, чуть выше пристани, ровно гуси, покачивались на воде десятка полтора суденышек рыбацких, какими и поплывут охочие и ратники на Казань.

Накануне отплытия привезли обозами мешки кожаные с сухарями и крупами, ящики с салом вепря и бочонки с солониной, рыбу сухую, вяленую.

Великий князь Борис велел воеводе, боярину Кнышу взять под свою руку ополченцев, а главным воеводой поставил боярина Репнина.

По зыбким сходням перетащили на суденышки грузы, распределили гридней и ополченцев, кому на каком судне плыть.

Ждали своего часа…

И он настал. Заиграли трубы, ударили барабаны. На головное судно пронесли стяг дружины и святую хоругвь.

Владыка Вассиан с причитом освятил воинство, а князь Борис Александрович в окружении бояр произнес громко, чтоб слышали все:

– С Богом!

И судна, осевшие под грузами, медленно, под веслами, отходили от пристани. А на речной глубине подняли паруса, пошли вниз по Волге…

* * *

Дневная жара спала только к вечеру. Борис Александрович приехал на ловы, когда солнце уже клонилось к закату. Гавря принял княжьего коня, отвел в сторону. Не видел, как бригадный артельный, постарше князя лет на двадцать, подошел к Борису, указал на широкий плес, где четверо артельных заводили бредень. Он был широкий, и те, кто был на глубине, шли медленно, лишь головы из воды торчали, а двое, согнувшись, брели едва ли не по берегу.

Князь спросил:

– Кой раз заводят, Любарь?

Артельный, седой, бородатый, в старой, но еще не обветшалой рубахе, ответил с достоинством:

– В первом разе седни. Днем, в жару, к чему бредень таскать, рыба на ямах лежит.

Борис ничего не сказал, присел на валун, а Гавря наблюдал за рыбаками, они тащили сеть. Бригадир закричал тем, дальним:

– Эгей, лешаки, там яма, стороной, стороной обходи!

Бредень тянули медленно, тяжело. Те, кто брел по глубине, принялись сводить конец, направляясь к берегу. Гавре не терпелось. Видел, где гузырь бредня, воду заколобродило, заколебало. Но вот сошлись рыбаки, потащили сеть, прижимая нижнюю бечеву.

Вода сходила с бредня, гузырь зашевелился, засеребрилась рыба. Но не туда Гавря обратил взгляд, а к тому валявшемуся в гузыре бревну. Сом, огромный, он шевельнул хвостом, ударил и задвигался, таща сеть в воду.

Тут уже все, и Гавря, и князь, бросились вытаскивать бредень далеко на берег. А сом бился, головастый, упругим туловищем давил рыбу…

Уже по темну сидели вокруг костра, а на треноге висел казан и булькала уха из сома, артельный бригадный Любарь рассказывал: