Василий Темный

И тут же мысль захлестнула. Москва над Тверью встала коварством Калиты; это истина, но князь Иван и умом Тверь осилил, митрополита Петра и митрополию из Владимира в Москву перетянул. Духовный центр российский ноне Москва…

И несбыточное в голове ворохнулось. Коли б такому случиться, чтоб новгородское вече руку князя тверского признало, тогда бы княжество Тверское грозно вознеслось над Московским.

Однако тому не бывать. Республика Новгородская не одну сотню лет как под вечевым колоколом родилась, мощи набиралась, эвон, как руки разбросала. Новгород Великий – город торговый, его очи на Литву и Ганзу поглядывают. Новгородцы ни Тверь, ни Москву над собой не признают…

Конь с рыси на шаг перешел. Князь не стал его торопить, пусть передохнет. Придержали коней и дружинники. Молча едут. Знают, князь не любит словоохотливых гридней. Воин – не женщина на торгу, воина не слово красит.

Борис приподнялся в стременах, почудилось, человек на дороге. Присмотрелся, ратник.

Конь потряхивал головой, позванивала сбруя.

Князь тронул повод, и конь перешел на рысь. Борис подумал, скоро наступит рассвет, покажется изгиб Волги, откроется Тверь, облепленная строениями. Кремник и дворец, Настена с детьми.

Боярин Семен после пожара хоромы в Кремнике возвел. Нельзя сказать, что роскошные, но о двух ярусах, светлые, тесом крытые, стекольца на окнах венецианские, еще до пожара купленные. Знал, рано или поздно строиться доведется.

Все хорошо у боярина Семена, да и сам из себя видный, что в росте, что в осанке. Борода еще не в седине.

Бояре тверские на него виды имели, хороший, завидный жених. Но дворецкий посмеивался: жениться не лапоть надеть.

Князь Борис сказал как-то:

– Не пора ли тебе, Семен, семьей обзавестись?

Отмахнулся дворецкий, ответил со смешком:

– Не настал еще час, княже.

И Борис на том успокоился.

Но однажды дворецкий был в Кашине-городке. Зашел в церковь рубленую обедню послушать. Приход малый, и дряхлый поп читал гнусаво, слова многие проглатывал. Боярин на то внимания не обращал, молился, широко кресты клал. Неожиданно взгляд его упал на стоявшую обочь девицу, совсем юную. В полумраке, в огне редких свечей показалась она Семену красавицей необычной. Пышные волосы платочком прикрыты, сарафан ткани дешевой сапожки прикрывают. А глазаста, очи под бровями соболиными, на боярина и не взглянула, лебедем поплыла.

У дворецкого сердце екнуло, отродясь таких красавиц не видел. А девица, обедню отстояв, из церкви вышла. Боярин за ней поспешил. Вышел на паперть, Гаврю подозвал.

– Уследи, Гавря, где живет эта красавица.

Ждал недолго, не такой Кашин городок большой.

Но вот прибежал Гавря, выпалил запыхавшись:

– Дочь она купеческая, а зовут ее Антонидой. Дом неподалеку, за углом…

Было сватовство и поезд с невестой из Кашина. Пол-Твери гуляли на свадьбе. Вошла Антонида в хоромы дворецкого.

Гавре молодая жена дворецкого приглянулась, бахвалился Нюшке:

– Пригожа Антонида и лепна. Добрую жену боярину Семену приглядел я.

* * *

Тверь пробуждалась под звуки пастушьего рожка, щелканье бича, рев стада.

Коров и коз выгоняли на луговые травы, на сочные выпаса. И еще солнце не поднялось, как ударят на одной из колоколен и тут же враз зазвонят по всем тверским церквям.

От кузнечной слободы потянет угольным угаром, и тукнет молот по наковальне, сначала робко, будто пробуя. И пойдет перестук по всей слободе.

Закурится дымок над какой-нибудь банькой, каких множество на бережку Тверцы. Баньки маленькие, в землю вросшие, дерном крытые и топятся по-черному.

Откроются ворота Кремника, проедет впряженная цугом боярская колымага. Проскачет наряд гридней. Потянутся на торжище груженые возы и телеги, спешат, гомонят тверичи, кто к ранней заутрене, а кто по своим делам хозяйственным…

Как-то ранней весной бежал Гавря берегом Тверцы. Свежо. От реки холодом тянуло. Снег сошел, но еще не протряхло. Гавря через лужи перескакивал, места, где посуше, высматривал.

У самого берега реки баньки лепились курные, по-черному топились, полуземлянки. Прыгает Гавря, о своем думает. В Москву князь намерен слать его с грамотой к великому князю Василию.

Из ближайшей баньки дверь нароспашь открылась, и в клубах пара девка в чем мать родила. От жары красная, что рак вареный, и волос, распушенный до колен. Перебежала по щелястым мосткам и ухнула в реку студеную. Гаврю даже холодом обдало, хоть Гавря и сам любил из баньки в снегу побарахтаться.

Поглядел Гавря, по реке еще шуга не вся ушла. Загляделся Гавря на девку, а та уже на мостки выбралась, пританцовывая. Заметила Гаврю, озорно позвала:

– Подь со мной, отрок, ужо я тя и попарю, и косточки разомну!

Засмущался Гавря, а девка уже в баньке скрылась. Отродясь Гавря с девками не миловался. От сказанного девкой кровь у него взыграла. Мысли греховные голову замутили. Вот бы за девкой в баньку кинуться, да, разоблачившись, на полок.

У них, в деревне, банька стояла у озерца, и мужики, и бабы париться ходили поочередно, сначала мужики, потом бабы.