Василий Темный

– Пусть будет так, – кивнул мулла, соглашаясь с Надыр-ханом и темниками. – Мы загородим урусским кораблям дорогу к Казан-городу, а копыта урусских коней не будут бить нашу землю…

Сотник заградотряда, седой, бородатый Митрофан, узнав о скоплении казанцев, позвал десятника:

– Наряди гонцов в Москву и Тверь, чтоб не замедлили выставить дружины, ино запылают наши города и кровь прольется немалая…

Стучали топоры и чадила смола в котлах. Мастеровые подгоняли бортовые доски, конопатили ладьи. Молодой плотник увидел, как из-за леса выехали два гридня и поскакали к городу. Мастеровой вогнал топор в бревно, сказал:

– Торопятся, коней гонят.

Старый мастер на воинов поглядел:

– Издалека. Кони уморенные. По всему, с вестью какой. – И прикрикнул на молодого плотника: – Чего зазевался, время не ждет…

Набатно ударил соборный колокол. Съехались бояре на Думу. Князь Борис сообщил, орда на Тверь двинулась, а частью на Москву.

– Вам, полковые воеводы, ратников изготовить к утру. – И обвел взглядом палату. – Полки на казанцев поведу сам. В Твери оставляю боярина Семена. На тебя, дворецкий, возлагаю Тверь беречь, да коли орда прорвется, ты, боярин Кныш, семью мою и владыку Вассиана увози в Вышний Волочек. А то и в Яжелбицы, под защиту Великого Новгорода.

Дума была совсем недолгой. Гавря укараулил, когда разошлись бояре. Заступил князю Борису дорогу. Удивился тот:

– Чего хочешь, отрок?

Гавря взмолился:

– Княже, возьми меня с собой на рать. Больно зол я на ордынцев.

Борис строго взглянул на отрока:

– Нет, Гавря, молод ты еще, и твой час не настал. А пока, ежели повезут княгиню с детьми в Волочек, те их сопровождать. Береги княгиню.

Утро только занялось и солнце еще осветило город, как из распахнувшихся ворот Кремника выехал князь с воеводами. Поблескивая броней, они направились к городским укреплениям, где уже тронулись передовые полки…

А тумены, какие на Москву двинулись, уже Владимир обогнули, ринулись на московские просторы, грабили их, жгли. Подступили, ворвались в Земляной и Белый город. От каменного Кремля откатились. Горело все вокруг.

Конные тверские полки шли казанцам навстречу. Воевода Холмский предложил идти на Троице-Сергиеву лавру.

– Это, – говорил он, – для казанцев ближняя дорога на Тверь.

Репнин настаивал на Москву свернуть. Князь Борис Холмского поддержал:

– Москва уже горит, а Тверь прикроем.

Стали тверские полки, перекрыли путь казанцам. Двое суток выжидали. И увидели тверичи, как стеной двигались ордынцы.

Не торопились, подошли к ним тумены, какие Москву жгли.

Полезли тумены, ровно саранча, на тверские полки. Сшиблись, сначала с правым крылом, затем и левое придавили. Опомнился полк тверичей, что в челе стоял, ринулся в сечу.

Лязг стали, крики и стоны раненых. Ржали кони. Развевались русские хоругви, раскачивались хвостатые бунчуки ордынцев.

Долго бились, никто никого не осилит. Нет перевеса.

Вокруг князя Бориса рубились тверичи и казанцы. Казалось, еще немного, и не выстоят, сломятся тверичи. Но тут в самый разгар ударил засадный полк, и побежали казанцы.

До самой темноты преследовали их тверичи. А когда новый день настал, пришла тверичам в подмогу московская дружина. И гнали казанскую орду, преследовали до самой Суры-реки.

Глава 19

Отразили тверичи набег казанцев, разорила орда Москву, сожгли посады. Всю вторую половину лета и осень, до самых дождей и холодов в Подмосковье стучали топоры, с треском и грохотом валили мастеровые деревья, обсекали ветки и тащили бревна в Москву, ставили избы и боярские терема.

Деревья рубили и ночами, отогревались мужики у костров, мастеровые ставили дома при факелах. Торопились управиться до лютых морозов и снегов. Мастеровой люд сошелся со всех княжеств. Явились все, кто топор умел держать из московской земли и тверской, из Коломны и Рязани и иных городов.

На Думе Борис сказал боярам тверским:

– Потрясем казной нашей, не оставим люд московский в беде.

Уговорил Гавря князя Бориса:

– Отпусти меня, княже. В давние лета избы помогал я ставить, пригожусь ноне. А как Москву отстроим, домой в Тверь ворочусь.

Долго смотрел Борис на Гаврю, не таков с Нюшкой в Тверь явился. В плечах раздался и возмужал, даже усы и борода пробиваться начали.

– Добро, Гавря, езжай, помоги Москве, а я ждать тя буду. Скажи дворецкому, боярину Семену, чтоб нарядил тя, на время в Москву отпускаю.

Недолго собирался охочий мастеровой люд. Поезд телег в двадцать выбрался из города, свернул на московскую дорогу. На одной из первых телег, засунув топор за бечевочный поясок и свесив ноги, ехал Гавря, слушал, как переговариваются два мастеровых:

– Это впервой казанцы такой урон нанесли Москве. Прежде орда сараевская набегала.

– Теперь в Казани гнездо разбойное.

Тут ездовый с Гавриной телеги голос подал:

– Я, мужики, думаю, коли наши князья грызню свою не уймут, то ждать нам орду из Крыма.

– И то так, – согласились мастеровые. – Чем же еще орде крымской жить?