Василий Темный

В трое суток добрались до Москвы. Пока ехали по Земляному городу и Белому, Анастасия в оконце колымаги поглядывала. Срубленные накануне домишки белели свежим тесом. Местами боярские хоромы возвышались двумя ярусами. А когда колымага поскользила по брусчатке Китай-города, минуло каменную кремлевскую стену, из-за которой возвышались храмы церковные, Анастасия промолвила:

– Эвон, какая она, Москва! Теперь вижу, князь, верный замысел твой и Тверь в камень одеть. Давно пора нам бревенчатую рубаху скинуть. Ведь же сбросили и суздальцы, и ростовцы. Уж о Москве и говорить не стоит. Московские бояре, эвон, нередко из камня хоромы возводят.

– Московцев, Анастасия, петух в заднее место клюнул, так они мордой к каменным строениям оборотились. А тверичи все по старинке намереваются пожить. Вот как случится большой пожар, поумнеют.

Кривыми, запутанными улицами выбрались тверские колымаги на Арбат, въехали на тверское подворье…

Будто и торопились тверичи на свадьбу, а едва не опоздали. Прикатили в Москву после венчания. С Арбата и сразу на пир во дворец.

Столы буквицей «П» стоят, а в торце князь великий московский с молодой женой, гости, князья и бояре со всей Москвы и из многих городов съехались. Здесь и враги вчерашние, дядя великого князя Юрий Дмитриевич с сыновьями, князьями галичскими Дмитрием Шемякой и Василием Косым.

Гудели дворцовые палаты от множества голосов, речей застольных. Отмолчался и тверской князь Борис, глядя на звенигородского князя Юрия.

Может быть, и миром закончилось бы свадебное пиршество, не поведи себя непристойно великая княгиня-мать Софья Витовтовна.

Вдруг усмотрела она золотой пояс на Василии Косом³¹. Резко поднялась и под пристальными взглядами сорвала пояс с Василия Косого, выкрикнув:

– Ты, Васька, не по чести подпоясался поясом Дмитрия Донского. Он сыну моему, великому князю московскому Василию должен принадлежать!

И тут тишина за столами наступила: ахнул кто-то и шепот чей-то:

– А пояс-то золотой у великого князя Дмитрия Ивановича украден был.

– Да был ли тот пояс?

– Был, был. Он по праву князю Василию, внуку Донского Дмитрия принадлежать должен, и гнев Софьи справедлив, по праву она поступила!

Поднялся звенигородский князь Юрий из-за стола, лик гневный.

– Недостойно ведешь ты себя, Софья, недостойны слова твои! – И покинул дворец. Следом князья галичские, сыновья его, за отцом пошли. Потянулись и некоторые князья и бояре.

Вышел и князь Борис с Анастасией. Сказал тверской князь:

– Чую свару большую. Великая княгиня Софья Витовтовна пожар запалила, и гореть ему не один день.

Однажды из Вильно ровно гром грянул. Узнали тверские бояре, что Свидригайло с великого княжения сбежал, а князем сел Казимир.

Собрал тверской князь Борис совет и на нем сказал:

– После Витовта Свидригайло к русским князьям, какие под Литву попали, терпелив был, к католицизму не принуждал. А кого паны хотят на княжество посадить, того мы не ведаем. Одного опасаюсь, вдруг да алчность в Литве взыграет, к нашим российским землям лапы свои потянут. Поди, не забыли, с чего Витовт начинал, к Пскову потянулся… – Известно ли вам, бояре, что еще Свидригайло уступил Ягайле часть русской Подолии, – насупил брови Борис, посмотрел на Холмского и на дворецкого. – Но это не все, Свидригайло посулил Ягайле после себя и Волынь.

– За Волынь еще князья наши киевские Ярослав и Мстислав на поляков дружины свои водили, – заметил Холмский.

Боярин Черед выкрикнул:

– Было времечко, когда Русь Червона землю боронила.

Дворецкий головой покачал:

– По крупицам собирали, теряем пригоршнями.

Тут Холмский снова голос подал:

– Слух был, в Смоленске недовольство Литвой зреет.

Борис хмыкнул:

– Да уж какой год, но дальше разговоров не идут смоляне.

И замолчал. Тишина в палате. Только и слышно, как скрипнула лавка под Чередой. Борис подумал: надобно, чтоб заменили. Ино в неурочный час скамья голос подает. А вслух сказал:

– Погодим, бояре, чем Литва дышать будет. А что до суленой Свидригайло Волыни, так еще кто кого переживет, Ягайло ли Свидригайло, Свидригайло ли Ягайлу.

Тут Холмский заговорил:

– Нам бы, княже, не грех люду смоленскому подсобить, когда они на Литву поднимутся.

Борис отмолчался, а боярин Семен заметил:

– Ежели люд смоленский выбьет литовцев из города, то смоляне за стенами отсидятся, а тверцам в поле бой давать. Не выстоим, много нашей крови прольется.

– Нет, бояре, – князь Борис поднялся, – еще не настал наш час, когда землю русскую у Речи Посполитой отбивать. Погодим, други.

* * *

Жизнь у Гаври на две части поделилась. Та, первая, осталась далеко позади. Она сиротская, голодная. Вторая, как в Твери объявился и князь Борис его в службу взял. Она у Гаври как ступеньки в гору.

Уже и сам он теперь не скажет, как в доверие к князю Борису попал, в оружничие был возведен. А нынче на Нюшке обещал оженить, дом поставить, да не где-нибудь в Твери на посаде, а у самого Кремника.

Умельцы мастеровые бревна тесали, готовили. Из камня подклеть сложили, а по весне к делу приступили, начали сруб ставить. Да не обычную избу или дом как у мастеровых, а о двух ярусах, крышу шатровую, тесом крытую.