Читаем Василий Темный полностью

Василий Темный

– Они и ноне не лучше, готовы друг другу горло порвать. Возьми московских князей, дядя племяннику недруги, власть не поделят… Да и я, Борис, грешна. По мне Тверь всегда выше Москвы стоит, а по сути чем Ярославль либо Суздаль ниже? Что в камне одеты, что в дереве разукрашены. Лепны необычайно. Соборы – гордость каменотесов. По древности города эти от первых князей стоят.

Борис слушал княгиню и любовался ею. Истину сказывает. Но вот при всем этом гордыня ее пересиливает. Обуяна она ею. Да и он, князь тверской, не так ли рассуждает?

Присел с женой рядом, на кованый ларец посмотрел. С грустью вспомнил. Он ведь стоял еще в покоях его покойной матушки. Вслух иное сказал:

– Сладкие речи твои, Настенушка. Ан прежде и другие заводила.

Княгиня голову потупила:

– Согласна, княже Борис. И рада бы переломить себя, да гордыня одолела.

– А я вот, Анастасия, будто высоко парю и еще бы подняться, а подчас думаю, не пора бы крыло в крыло встать с московским князем.

– Не летать вам, князь мой разлюбезный, крыло в крыло с московским князем, пока вы на грешную землю взор свой не кинете, на страдания людские не глянете, да сердцем к ним не повернетесь.

– Может, и права ты, Настенька, да поди время не приблизилось. А пора бы. Эвон, как погляжу на Восток, страх одолевает, Орда шевелится. На Запад взор кину, там черный дым стелется, литва с ляхами города наши и села жрут. А повсюду кони боевые ржут… Будет ли покой на русской земле?

– От вас, князья, зависит. Господь вам Русь в руки вверил.

– Но всем ли разум дал?

– Разум – дар Господен.

– Это так, Анастасия, княгиня великая. Дождемся, коли не мы, так дети наши просветления, спадет пелена с очей, и сила российская соберется воедино.

* * *

В Галич Шемяка решал возвращаться, предварительно побывав в Можайске у князя Ивана.

Можайск еще со времен сына Невского Даниила Александровича в составе московского княжества. О том Шемяка знает из рассказов отца.

В ту давнюю пору в Можайске княжил Федор, тихий и покорный, боявшийся своего смоленского дядьки, князя Святослава Глебовича.

Будучи в Москве, Федор поддался уговорам князя Даниила Александровича и перекинулся под власть Москвы.

Вскорости Смоленск попал в руки Литвы и Польши. Воеводой здесь оказался воевода польский, а в Можайске князья можайские, от Москвы княжившие.

Скачет Шемяка, скачут отроки галичские. Леса подмосковные местами дремучие. Ближе к проезжей дороге сосны вековые небо подпирают.

В сумерках Можайск открылся сразу за лесом стенами бревенчатыми, церквями деревянными.

Распахнулись ворота, впустили Шемяку. Едва галичский князь с коня сошел, как очутился в объятиях князя Ивана.

До полночи они просидели в трапезной в полумраке. Шемяка маленький, плотный, глаза запавшие, злобные, а Иван Можайский долговязый, нижняя челюсть выпирает. Душу тешили пивом крепким, словом ядреным, солью пересыпанным. А когда ко сну уже отходили, поклялись друг за друга стоять и московского князя Василия с великого стола согнать…

Из Можайска Шемяка уезжал в колымаге. Старая, разбитая, она плакала и готова была развалиться.

Город заканчивался полем. За последними дворами, огороженное жердями, желтело поле ржи. А вдали у леса виднелось большое село. Дорога к нему, избитая колеей, тонула в грязи.

После ночной попойки голова у Шемяки гудела, пухла от боли. Но он доволен поездкой в Можайск. Теперь он уверен, князь Иван с ним, а они непременно добьются своего.

Глава 25

Всполошилась вдовствующая великая княгиня Софья Витовтовна, прознав, что Шемяка из Звенигорода ездил в Можайск к князю Ивану, а оттуда, отправляясь в Галич, заезжал в Москву к боярину Старкову.

О чем у них разговор был, Софья Витовтовна, сколько ни добивалась, так и не узнала. Она даже велела девку-холопку старковскую схватить, допрос ей с пристрастием учинила, однако та на своем стояла, ее и в палату не впустили, когда боярин с Шемякой разговаривали.

Уехал Дмитрий, князь галичский, а Софья Витовтовна все сыну нашептывала:

– Ты, Василий, великий князь, почто дозволяешь своему боярину за твоей спиной козни чинить? Пошли вдогон Шемяки отроков, пусть перехватят его и в Москву на допрос доставят.

Василий сопротивлялся.

– Яз, матушка, не ведаю, о чем они речи вели. Да и не волен я в своих боярах.

Софья Витовтовна губы поджимала, кривилась:

– Слаб ты, Василий, душой, телом мягок. За твоей спиной обиды те чинят. Шли гонца в Тверь князю Борису, чтобы ни князя звенигородского не принимал, ни Шемяку, ни Ивана Можайского. К чему раздоры на Руси чинить, противу великого князя московского люд возмущать?

Не возразил Василий, однако сомнение не покидало. Не верилось, что дядька, князь звенигородский, станет против племянника сети плести.

Настояла мать, и послал великий князь Василий гонца с грамотой. И в ней он просил тверского князя Бориса заодно держаться…