Василий Тёркин

- Меня сейчас все обступили. И горбуля, и братец их... и ловкач таксатор: что, мол, за особа? Не желает ли как-нибудь помешать продаже?.. Уж не знаю, почему они так вдруг заподозрили. Говорят, по делу приехала, Василия Иваныча увела в сад, и сначала в беседке сидели, а потом вниз пошли. И в недолгом времени барыня эта прошла цветником в экипаж... В большом находятся смущении и просили вас отыскать. Ха-ха!.. А вы в целости и невредимости находитесь!

- Так они испугались не насчет того, что барыня эта в меня купоросным маслом плеснет, а насчет нашей купли-продажи?

- Известное дело. Однако должен присовокупить, Василий Иваныч, что барышня в смущении и насчет именно вас, не случилось ли чего... Проводила меня на балкон и тихонько проронила: дайте, мол, мне знак... может, что-нибудь нужно... Я по аллее похожу, говорит.

- Александра Ивановна?

- Так точно... И в глазках мельканье. Очень в ней много еще этой младости переливается.

Теркин сел и подобрал ноги. Его потянуло наверх, но ему не хотелось показать это сейчас Хрящеву.

- Спасибо, Антон Пантелеич, - заговорил он мягким деловым тоном. - Покончили с обзором дальнего урочища?

- Покончил, Василий Иваныч.

- И что нашли?

- Порубочки есть... болотца два. Немало и старых гнилых корчаг. Но в общем не плохо.

- А я вас могу порадовать: того жуличка в красном галстуке сегодня же фьють!

- Подорожную изволили прописать ему?

- Прописал.

Хрящев присел сразу на корточки и сбросил на траву свой белый картуз. Лицо его повела забавная усмешка с движением ноздрей. Теркин рассмеялся.

- Василий Иваныч!.. Кормилец!.. Позвольте вас так по-крестьянски назвать. Ей-Богу, я не из ехидства радуюсь... Только зачем же к вашему чистому делу таких мусьяков подпускать!..

И, точно спохватившись, Антон Пантелеич нагнулся к Теркину и шепотом спросил:

- Как же... к милой барышне сами подниметесь или мне прикажете ее успокоить?

- Я сам.

Одним взмахом встал на ноги Теркин и оправился.

- Александра Ивановна там, в аллее?

- Так точно. Около беседки ее найдете. А мне позвольте здесь маленько поваляться. Очень уж я полюбил этот парк, и так моя фантазия разыгрывается здесь, Василий Иваныч... Все насчет дендрологического питомника...

- Будет и питомник... Как вы называете? Ден... Ден...?

- Это по-ученому: дендрологический, а попросту: древесный.

- Все будет, Антон Пантелеич. Все будет! - радостно крикнул Теркин и почти бегом стал взбираться по откосу, даже не цепляясь за мелкую поросль.

Наверху мелькнуло светлое платье Сани. Она шла к беседке. Там началось их объяснение с Серафимой какой-нибудь час назад.

Почему-то - он не мог понять - вдруг, в свете жаркого июльского дня, ему представился голый загороженный садик буйных сумасшедших женщин, куда он глядел в щель, полный ужаса от мысли о возможности сделаться таким же, как они. И не за Серафиму испугался он, а вон за ту девчурку, за ту, кого она назвала презрительным словом "суслик". Не пошли его судьба сюда - и какой-нибудь негодяй таксатор в красном галстуке обесчестил бы ее, а потом бросил. Она стала бы матерью, не выдержала бы сраму - и вот она на выжженной траве, в одной грязной рубашке, и воет, как выла та баба, что лежала полуничком и что-то ковыряла в земле.

Дрожь прошлась по нем с маковки до щиколок, когда этот образ выплыл перед ним ярко, в красках и линиях. Он в эту минуту был уже на краю обрыва... Точно под захватом страха за Саню, он бросился к ней и издали закричал:

- Александра Ивановна, Александра Ивановна! Я здесь!

Саня - она уже подходила к беседке - быстро обернулась и ахнула своим милым детским "ах!..".

Теркин подбежал к ней и повел ее в беседку.

Оба они видны были с того места, под дубком, куда перебрался Антон Пантелеич. Его белый картуз лежал на траве. Загорелый лоб искрился капельками пота... Он жмурил глаза, поглядывая наверх, где фигуры Теркина и Сани уже близились к беседке.

Юмор проползал чуть заметной линией по доброму рту Антона Пантелеича... Потом глаза получили мечтательный налет.

"Так, так! - думал он словами и слышал их в голове. - Мать-природа ведет все твари, каждую к своему пределу... где схватка за жизнь, где влюбление, а исход один... Все во всем исчезает, и опять из невидимых семян ползет злак, и родится человек, и душа трепещет перед чудом вселенной!.."

Стены беседки, обвитые ползучими растениями, скрыли пару от глаз его. Он тихо улыбался.

XXX

Грудь Сани заметно колыхалась и щеки пылали. когда Теркин вел ее усиленно к беседке.

- Милая моя барышня, вы меня искали?.. Беспокоились?

Под взглядом его больших глаз она еще сильнее смутилась; губы ее раскрывались в усмешку ласкового и точно в чем-то пойманного ребенка.

Ее послали узнать не о том, не приключилось ли чего с Василием Иванычем, а не вышло ли какой "каверзы" от этой дамы, не расстроилось ли дело продажи.

Лгать Саня не умела.

- Милый Василий Иваныч! - она взяла его за обе руки и отвела голову, чтобы не расплакаться. - Папа боится... и тетка Павла также... вы понимаете... Думают - что-нибудь эта дама насчет имений... вы понимаете... Папу жалко... ему нужно продать.