«Светит месяц, ночь ясна, Чарка выпита до дна…»Тёркин, Тёркин, в самом деле Час настал, войне отбой.И как будто устарели Тотчас оба мы с тобой.И, как будто оглушенный, В наступившей тишине, Смолкнул я, певец смущенный, Петь привыкший на войне.В том беды особой нету: Песня, стало быть, допета.Песня новая нужна, Дайте срок, придет она.Я сказать хотел иное, Мой читатель, друг и брат. Как всегда, перед тобою Я, должно быть, виноват.Больше б мог, да было к спеху, Тем, однако, дорожи, Что, случалось, врал для смеху, Никогда не лгал для лжи.И, по совести, порою Сам вздохнул не раз, не два, Повторив слова героя, То есть Тёркина слова:«Я не то еще сказал бы, Про себя поберегу.Я не так еще сыграл бы, Жаль, что лучше не могу».И хотя иные вещиВ годы мира у певца Выйдут, может быть, похлеще Этой книги про бойца, —Мне она всех прочих боле Дорога, родна до слез, Как тот сын, что рос не в холе, А в годину бед и гроз…С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Тёркин, Подружились мы с тобой.Я забыть того не вправе, Чем твоей обязан славе, Чем и где помог ты мне, Повстречавшись на войне.От Москвы, от Сталинграда Неизменно ты со мной — Боль моя, моя отрада, Отдых мой и подвиг мой!Эти строки и страницы — Дней и верст особый счет, Как от западной границы До своей родной столицы, И от той родной столицы Вспять до западной границы, А от западной границы Вплоть до вражеской столицы Мы свой делали поход.Смыли вёсны горький пепел Очагов, что грели нас.С кем я не был, с кем я не пил В первый раз, в последний раз…С кем я только не был дружен С первой встречи близ огня! Скольким душам был я нужен, Без которых нет меня!Скольких их на свете нету, Что прочли тебя, поэт, Словно бедной книге этой Много, много, много лет. И сказать, помыслив здраво: Что ей будущая слава!Что ей критик, умник тот, Что читает без улыбки, Ищет, нет ли где ошибки, — Горе, если не найдет.Не о том с надеждой сладкой Я мечтал, когда украдкой На войне, под кровлей шаткой, По дорогам, где пришлось, Без отлучки от колес, В дождь, укрывшись плащ-палаткой, Иль зубами сняв перчатку, На ветру, в лютой мороз, Заносил в свою тетрадку Строки, жившие вразброс.Я мечтал о сущем чуде: Чтоб от выдумки моей На войне живущим людям Было, может быть, теплей,Чтобы радостью нежданной У бойца согрелась грудь, Как от той гармошки драной, Что случится где-нибудь.Толку нет, что, может статься, У гармошки за душой Весь запас, что на два танца, — Разворот зато большой.И теперь, как смолкли пушки, Предположим наугад, Пусть нас где-нибудь в пивнушке Вспомнит после третьей кружки С рукавом пустым солдат;Пусть в какой-нибудь каптёрке У кухонного крыльцаСкажут в шутку: «Эй ты, Тёркин!» — Про какого-то бойца;Пусть о Тёркине почтенный Скажет важно генерал, — Он-то скажет непременно, — Что медаль ему вручал;Пусть читатель вероятный Скажет с книжкою в руке: — Вот стихи, а все понятно, Все на русском языке… —Я доволен был бы, право, И — не гордый человек — Ни на чью иную славу Не сменю того вовек.Повесть памятной годины, Эту книгу про бойца, Я и начал с середины И закончил без конца.С мыслью, может дерзновенной, Посвятить любимый труд Павших памяти священной, Всем друзьям поры военной, Всем сердцам, чей дорог суд.