Вавилон

Остальные едва не лопались от любопытства и нетерпеливо понукали его:

– Ну, давай же! Начинай!

– Ученый я вам, что ли? – обозлился вдруг плешивый. – Чего пристали? Откуда взяли, что я умею читать? Я человек простой.

– На что же тогда тебе табличка? – прыснул косоглазый бродяга в темном ассирийском халате, который он стащил у торговца волами.

– А так, захотелось… не твоего ума дело!

– Через сто лет он продаст ее Старьевщику.

Остроту отпустил человек, державший мех и разливавший вино.

– Послушай, – вдруг кто-то обратился к нему. – А ведь ты вроде был писцом, пока не сошел с круга. Прочитай-ка!

Плешивый передал табличку бывшему писцу, и тот начал разбирать по складам:

– «Царь со своим двором, с царевичами и царевнами пребывает в роскоши, держа народ на положении рабов».

– Святая правда! – зашумели слушатели.

– «Царь безучастен к судьбе своих подданных и не заботится об их нравственных помыслах».

– А что это: «нравственные помыслы»?

Наступила тишина, которую нарушали только стоны страдальца, привязанного к столбу.

– Ты дальше читай, дальше, – понукали чтеца.

– «На обитателей царского дворца и Царского города гнет спину вся Вавилония. Знать не отстает от царя, купается в роскоши и тянет соки из народа. Советники не утруждают себя делами и заботятся лишь о том, чтобы угодить царю».

– Провалиться им в преисподнюю Нергала!

– А дальше что? – приставали к чтецу.

– «Государство нищает, хозяйство расстроено…»

– Что значит «хозяйство расстроено»?

– Погоди, пусть дочитает до конца.

– «…земледельцы влачат жалкое существование, ремесла в загоне, государственных мастерских почти нет, халдейских торговцев притесняют. Народ знает только непосильный труд…»

– Да, это о нас, это о нас!

– «Народ знает только непосильный труд, а в верхних слоях наблюдается падение нравов и образованности. Все государство погрязло во взяточничестве».

– Постой! – не выдержал кто-то. – В чем погрязло?

– Продажное оно, дубина! – пояснил тот, кто плеснул вином в лицо человеку с отрезанным ухом. – Ты знай читай, а то так никогда не кончишь.

– «Все государство погрязло во взяточничестве. На чиновников положиться нельзя, велениям совести они предпочитают взятки. Стражи порядка и законности ищут лишь своей выгоды и падки на подкупы. Идею справедливости они превратили в посмешище. И все это происходит в стране, которая кичится тем, что ее законы стали образцом для всего Старого и Нового Света. Куда ни бросишь взгляд, всюду тлен и мерзость. Все прогнило в Халдейской державе. Раньше, по крайней мере, армия стояла на страже порядка в стране, а ныне и солдаты нападают на честных людей и грабят их, вместо того чтобы защищать родину».

– А нас еще сманивают в армию Набусардара! – гоготали кругом.

– «Раньше жрецы пеклись о душе халдея, учили его добру и правде, а ныне и они, подобно царю, помышляют лишь о собственных удовольствиях. Вместо того чтобы служить богам, они по три раза в день моются в раззолоченных ваннах и натирают себя благовониями. Забросив алтари, они куют заговоры. Ищут радость не в общении с небожителями, а в золоте и драгоценностях».

– Что правда, то правда!

– Долой их продажные святыни!

– Долой Мардука!

– Пст!

То подал знак владелец таблички, он забрал ее из рук писца и кивнул в сторону навеса, где торговали жареным мясом.

– Сурма идет.

Человек с приплюснутым носом спрятал табличку за пазуху, а остальные взялись за кружки. Веселье разгорелось с новой силой, языки у всех развязались, по площади неслась отборная брань.

Сурма не спеша направлялся в их сторону, краем глаза наблюдая за бродягами. Он шел размеренным шагом, лицо его было задумчиво. Беззвучно шевелил губами, и казалось, будто юноша и теперь мысленно внушает толпам людей:

«Ныне в Халдейском царстве не осталось почвы для порядочности, как не осталось среди халдеев ни одного с незапятнанной душой. Поэтому должен явиться кто-то, кто очистит его от скверны. Он должен прийти с востока, а потому ждите с той стороны знака, который скажет вам, что час уже близок. Будьте готовы к нему, и как огненная птица нежданно застилает своими крылами небеса, так и он нежданно объявится в нашей стране. Тогда канут пороки, слезы сменятся улыбкой, рыдания уступят место пению. Готовьтесь!»

Сурма на этот раз не собирался говорить – нестерпимая жара разогнала людей, и улицы были пустынны. Он медленно шел в тени колоннады.

Внезапно он заметил человека, привязанного к столбу. Сурма остановился, прислушиваясь к хриплым стонам несчастного, и увидел, как тот судорожно облизывает пересохшие губы.

Сурма без колебания направился к нему. И только вблизи заметил, что у бедняги отрезано ухо.

– Кто это тебя так? – спросил он.

Человек вздохнул.

– Блюстители порядка.

– Что ты натворил?