Вблизи сильных мира сего

Оказывается, в секретариат Суслова нужен был "писарчук", который бы собрал в тома избранного всё, что наговорил в докладах его хозяин.

Но меня устраивало моё положение. Быть рядовым и отвечать только за свою работу – лучше не придумаешь! Та возня с литературными журналами, которая разгоралась всё жёстче, больше меня не касалась. Теперь я наблюдал со стороны. Видимо, через год, а может быть, больше, Твардовского отстранили от руководства журналом, и начался разгон редакции.

С самого Верха ("ПБ") в наш отдел и отдел культуры была спущена такая "указивка": "Всё делать достойно и тихо. Каждого руководящего работника журнала устроить на новую работу, не снижая в должности и в зарплате." Особая статья у Александра Трифоновича. "Ему решением Политбюро обеспечивалася максимум материальных благ." Твардовского и его семью пожизненно прикрепляли к поликлинике четвёртого управления. А для него персонально учреждалось особое материальное довольствие, так называемая "Кремлёвка" – ежемесячные талоны на получение дефицитных продуктов по сниженным ценам, которыми в ЦК пользовались руководящие работники, начиная с заведующих секторами и консультантов.

"Кремлёвка" была введена ещё Лениным для истощённых голодом работников Совнаркома. С тех пор ею и пользовались руководители государства и обслуживающая их челядь.

Александр Трифонович принял эту монаршию подачку, а его сотоварищи и коллеги по журналу были развеяны по центральным журналам и газетам с сохранением приравненных должностей и зарплат. Лакшин – в замы главного "Иностранной литературы", Дементьев, кажется, в институт, Хитров – в одну из редакций энциклопедий…

Многолетняя борьба чиновников ЦК за выправление идеологической линии журналов отразилась и на самих чиновниках: одни пошли вверх, другие – вниз, третьи – в сторону. Иван Кириченко был отстранён от должности заведующего сектором и переведён замом в "Советскую культуру", а затем возвращён в общий отдел ЦК. Феликс Овчаренко назначен главным редактором журнала "Молодая гвардия" вместо снятого с этого поста Никонова. Саша Галанов отправлен в проректоры Литинститута. Георгий Кунадин (правда, немного раньше) из замзавов отдела ЦК – в "Правду", а на его место пришёл Юра Мелентьев…

Руководить нашим сектором журналов стал тихий, но хитрющий татарин Наиль Биккенин, консультант нашего же отдела. Он долгие месяцы просиживал на дачах ЦК за написанием докладов для руководства…

Все куда-то двигались, а я, к своему удовольствию и счастью, оставался на месте. С приходом неглупого и спокойного Биккенина моя жизнь и вовсе стала безоблачной и обрела тот первоначальный интерес в работе, который был погашен держимордой Кириченко.

С уходом Овчаренко мне вернули все центральные (периферийные оставались у меня) литературные журналы. И хотя за три года во многих из них поменялись главные редакторы ("Новый мир" – Косолапов, "Октябрь" – Ананьев, "Москва" – Алексеев, "Иностранная литература" – Федоренко), я хорошо знал редакции, и многие в них помнили меня.

Уравновешенный Биккенин по мелочам не придирчив. Он поддерживает самостоятельность в работе. Для него главное, чтобы не было резких поворотов и явных глупостей, словом, полная противоположность бурбону Кириченко. Работать с ним одно удовольствие.

Но надо мной нависает новая беда. Нашего нового начальника по старой памяти надолго отрывают от дел сектора для работы на дачах всё над теми же докладами. И он заставляет меня сидеть на его месте у вертушки, отвечать на звонки начальства и выполнять их срочные поручения.

Меня это ни с какой стороны не устраивает. Я волыню, ухожу в свою комнату, прошу вместо себя посидеть наших новых инструкторов: то Сашу Гаврилова, то Володю Разумова, то и Андрея Сахарова.

Все они пришли в сектор после меня. Биккенин понимает мои манёвры и среди моих новых коллег выбирает себе в негласные замы Сашу Гаврилова, который, как и Феликс Овчаренко, прошёл школу ЦК ВЛКСМ и лучше всех нас знает аппаратную работу, а главное, питает к ней самое трогательное расположение. Я при каждом звонке вертушки вздрагиваю и покрываюсь холодным потом, а Саша Гаврилов, выдержав паузу, царственно поднимает трубку:

— Вас слушают… Нет, Гаврилов…

Саша Гаврилов спас меня. И моя жизнь и работа вновь вошли в ту нишу, которую я сам выбирал и холил.

А Твардовского после ухода из журнала я, к сожалению, увидел только на смертном одре.

Была зима семьдесят первого. Это ещё года за два до прихода в наш сектор Биккенина. Узнал о смерти Александра Трифоновича, когда ещё не появилось официальное правительственное сообщение. Весть пришла из кремлёвской больницы. Нечего говорить о том, каким было настроение… Узнав о дне и часе панихиды, я решил обязательно ехать, хотя она и проходила в рабочее время.

Отпрашиваться у Кириченко (он всё ещё был заведующим сектором) бесполезно. Если и отпустит, обязательно унизит. Поеду не спросившись!