Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

— Ко мне приходил сын жены описанного мною человека, а потом и он сам. Сын от имени матери просил не опубликовывать драму, так как ей это было бы тяжело, да и, кроме того, она боится, чтобы опять не вышла история. Я, разумеется, обещал.

— Их приход мне был очень интересен и полезен. Я еще раз, как и раньше неоднократно, убедился, насколько психологические побуждения, которые сам придумываешь для объяснения поступков людей, которых описываешь, ничтожнее, искусственнее побуждений, руководивших этими людьми в действительности. После беседы с ними я охладел к этой работе.

(Сюжет «Трупа» сделался достоянием газет из‑за Александра Петровича (переписчика Л.H.), который запил и где- то на Хитровке разболтал такому же пропойце, репортеру «Новостей Дня», что Л. Н. пишет драму и на какой сюжет, а тот сделал из этого статейку и сейчас же поместил в «Новостях Дня». Это и вызвало приход ко Л. Н. действующих лиц драмы, но это же и было одним из поводов, заставивших Л. Н. бросить драму, не отделав ее.)

Другой раз как‑то в столовой внизу шли оживленные разговоры молодежи. Л. H., который, оказывается, лежал и отдыхал в соседней темной комнате, потом вышел в столовую и сказал мне:

— Я лежал там и слушал ваши разговоры. Они меня интересовали с двух сторон: просто интересно было слушать споры молодых людей, а потом еще с точки зрения драмы. Я слушал и говорил себе: вот как следует писать для сцены. А то один говорит, а другие слушают. Этого никогда не бывает. Надо, чтобы все говорили, и тут‑то искусство автора в том, чтобы заставить красной нитью пройти то, что ему нужно.

24 февраля.

Здоровье Л. Н. все это время довольно плохо. Он видимо физически слабеет. Невольно приходят в голову жуткие опасения…

Нынче вечером я был в Хамовниках. Софья Андреевна отправилась в концерт, Александры Львовны не было тоже. Ю. И. Игумнова (художница), Н. Н.Ге, я и М. В. Сяськова (переписчица) с полчаса сидели внизу. Было грустно, точно в вымершем гнезде. Потом Л. Н. позвал к себе. Он рассматривал номера Simplicissimus’a и восхищался остроумием и рисунками. Позже пришел граф Д. А. Олсуфьев. Играли в шахматы. Я играл на фортепиано, больше тихое, печальное. Догорали свечи, заглохший самовар слабо шумел, было тихо и грустно…

Потом Л. Н. оживился, вернулась из концерта Софья Андреевна, стало не так тоскливо.

8 марта.

Вчера Л. Н. был в духе. За чаем он смеялся и шутил. Говорили о роскоши. Л. Н. сказал:

— Насколько больше теперь тратят денег, чем раньше! Когда мы жили с Софьей Андреевной в Ясной, мы получали с Никольского тысяч пять и отлично жили. Я помню, когда Софья Андреевна купила коврики к кроватям, мне это показалось ненужной и невероятной роскошью. А теперь мои сыновья — их что‑то у меня штук двадцать — швыряют деньгами направо и налево, покупают собак, лошадей, граммофоны… Мне тогда казалось, что туфли есть, зачем же коврики? Разумеется, до того, чтобы ходить босиком, не доходило, а вот Репин меня изобразил декольте, босиком, в рубашке! Хорошо еще, что хоть невыразимые не снял… И как это даже не спросить меня, будет ли это мне приятно?! Впрочем, я давно привык, что со мной обращаются, как с мертвым. Там, на передвижной выставке, вы еще увидите дьявола («Искушение Христа» Репина), ну кстати уж и одержимого дьяволом.

25 февраля было объявлено отлучение Л. Н. от церкви. В этот день Л. Н. шел с А. Н. Дунаевым по Лубянской площади из Милютинского переулка, куда они ходили к какому‑то доктору по делу. На Лубянской площади у фонтана толпа узнала Л. Н. Сначала позади раздался, как уверяет Дунаев, иронический голос: «Вот дьявол в образе человека!» Это послужило сигналом. Вся толпа, как один человек, бросилась ко Л. Н. Все кричали, кидали кверху шапки. Л. Н. растерялся, не знал куда деваться и почти бегом уходил. Толпа бежала за ним. Насилу Л. Н. и Дунаеву удалось на углу Неглинной сесть на извозчика. Толпа хотела задержать извозчика, многие цеплялись за сани. В это время появился отряд конных жандармов, которые пропустили извозчика, сейчас же замкнулись за ним и отрезали толпу.

Л. Н. разговорился с извозчиком, который рассказывал ему, как их штрафуют. Л. Н. передавал мне этот разговор:

— Он мне говорит: за полтинник мы не сидим — отдаем. За рубль или полтора сидим день — два. За три рубля — иногда день, иногда два, а то и три. Я спросил его: отчего так разно? — Да так, по расчислению, как усмотрится. — И вот это «по расчислению, как усмотрится» — лучшая характеристика нашего государственного порядка.

25 февраля вечером ко Л. Н. пришли студенты спросить его совета, как им поступить. (В то время в Москве происходили большие студенческие беспорядки.)

Л. Н. сказал им: