Вчера

«Здравствуйте, а теперь садитесь! Отвечать будет вызванный. Пинкер, к доске с дневником…»

Ёня расхохотался:

— Нина, не верь ему, это «Бледная спирохета» так Сеньку любила дрессировать. Вот я лично больше всего боялся страшненькую, в большущих «буржуйских» очках англичанку «Миледи». Особенно, когда она, вечно опаздывая, ураганно влетала в класс:

«Гуд монинг, чилдрэн! Ху из он дьюти тудэй? Мисс Эйнгорн? Вэл! Ху из эбсэнт? Мисс Крохмаль? Вэл! Мисс Чуроватенко, гоу ту зэ блэкбоуд!..»

А милейшая и добрейшая русичка Евгения Анатольевна? А классная мама Лена?..

— Да… — Согласился Сенька. — Но встретиться с ними я, честно, не готов. Буквально боюсь…

— Да не зацикливайся ты на Серпах этих. Без двух ног живут. А у тебя такая милая жена, что вы вдвоём любые горы свернёте и одолеете… Я вот, глядя на вас, тоже, наверное, начну личную жизнь организовывать. Тем более, горОНО вроде квартиру к концу года обещает…

— Вот и хорошо… — Зарделась Нина. — Не забудь нас на новоселье пригласить!..

— Договорились!..

Выпив ещё по стакану чая с тортом, решили пройтись по свежему воздуху.

Ёня попрощался с Анной Николаевной. Не забыл и бабушке Фросе доброе слово на прощанье сказать. Вспомнил, каким отменным борщом та потчевала его с Сенькой в хуторе Казачьем, когда после девятого класса он гостил там пару деньков…

На улице Артёма ярко светило солнце. Было по–майски тепло и безветрено. Акации уже отцветали и их медово–дурманящий запах расслаблял и успокаивал. Ребята поднялись по Анголенко, намереваясь прошвырнуться по Броду

.

Медленно пошли по Карла Либкнехта в сторону площади Свободы. Перед облдрамтеатром Сенька остановился и прервал Ёню, рассказывавшего о состоянии материально–технического обеспечения школ в Мелитополе, и широко открыл правой рукой панораму от гостиницы «Театральная» в сторону Гастронома № 1, больше известного как «Люкс».

— Вот здесь в 1956‑м, кажется в июле, я провожал шахиню Сорейю с каким–то там шахом Реза Пехлеви…

Нина и Ёня дружно грохнули.

— Ну и как? Она тебя не забыла? Шлёт открытки? — ущипнула Сенькин локоть Нина.

— Ну как же, сохнет и плачет. Но я же теперь человек женатый — и не подумаю нервы напрягать… Ха–ха!..

Нину все–таки доломала бессмысленность их с Семёном семейной жизни, и она решила продолжить образование. У неё же действительно превосходные математические способности, и было жаль их хоронить. То есть решилась на развод.

Однажды, гуляя вечером по Броду, Нина предложила Сеньке посидеть на скамеечке в сквере Пионеров. Они свернули в сквер и как раз у входа со стороны проспекта нашлась свободная скамья, с которой только что тяжело поднялись две громоздкие, как осенние перекормленные куры, пенсионерки.

— Сень, — ласково прижалась Нина щекой к Сенькиной щеке, — я у тебя большая неблагодарная дрянь, но, кажется, не могу с собой справиться…

В её глазах стояли слёзы.

— Что случилось, радость моя? — испугался Семён, обнимая любимую жёнушку.

— Я… надумала… поняла, что нам не быть вместе… Я плохая жена… Тебе нужны дети, а я всё не могу забеременеть… И мне нужны… Когда в 57‑м тётя меня уговорила сбросить, надо было не соглашаться… А теперь в консультации сказали, что тот аборт привёл к бесплодию…

— Милая, что ты такое городишь? Лучше тебя на свете нет. А дети — не вопрос. Решим с жильём, из детдома возьмём. Усыновим. Ну что ты, зая?.. Выбрось всё такое из головы!..

— Нет, Сенька, родной мой! Я уже решила… Прости меня, если можешь. Я пять лет пыталась уговорить себя. Пыталась стать для тебя главным человеком. Приехала в Запорожье… Я не изменяла тебе… Хотела родить детей… Ты же всё понимаешь… Устала я… Больше — не могу!..

— Что не так, Нинуля? Мы же самое трудное одолели, и я благодаря тебе не спился, не деградировал. Как–нибудь пробиваться буду. Быть может, на литературном фронте удастся продвинуться, там партийность иногда отступает перед способностями…

— Сень, но ты стань на моё место. Золотая медалистка, с неплохими математическими способностями, и — у разбитого корыта, как какая–нибудь дурочка… Что мне, до самой пенсии бухгалтером ДОСААФа горбиться?..

— Но, Нина, Лобачевский, всё же, мужчина…

— Не будь таким ретроградом. А Софья Ковалевская?.. Я чувствую, что во мне пропадает математическое призвание. А вдруг мне суждено создать новое направление? А я уже и так пять лет потеряла…

На проспекте зажглись фонари. Легковых машин прибавилось, как прибавилось и фланирующей по Броду галдящей молодёжи. Легковушки непрерывно истошно сигналили, потому что чуваки и чувихи нахально перебегали улицу, буквально выпархивая из–под фар медленно и величественно плывущих машин.

— Значит, я тебе жизнь испортил? — Вздохнул Сенька. — Конечно, если бы я не порвал с Системой, то вполне мог бы стать её не худшим звеном. Прокурором, например, или судьёй… Но для этого надо было бы всю жизнь пресмыкаться и лизоблюдствовать. Укреплять государство, построенное на насилии и лжи. Так что я не жалею о своём выборе. Правда, не знаю, как будет завтра, как нам жить.