Вдали от дома

– Я не мог сказать ему, что он нам не родной.

– Понимаю.

– Нет, боюсь, вы не понимаете. Он был аборигеном. Понимаете проблему? Миссис?..

– Бобс.

– Миссис Бобс, зачем мне было удручать его этим, когда он так хорошо вписался? В Аделаиде? Я думал, что щажу его. Но затем он одарил бедную девушку черным ребенком. Что он подумал? Куда он делся? Мы видели ее потом, но его – уже нет. Все эти годы мы любили его, заботились о нем, и в то же время мы были термитами у основ его жизни. Мы разрушали его.

У него был испуганный, встревоженный, обвиняющий взгляд.

– Я бы хотела его вернуть, – произнесла я, думая, как бы все прошло, будь он еще нашим любимым штурманом, как необычно было бы увидеть воссоединение этой семьи.

– Тогда что это в коробке, и почему вы пришли сюда уличить меня? Я должен был сказать ему. Должен был найти его народ. Пришло письмо с расспросами, знаете, из Мардоварры. Честно, я не видел смысла. Ребенком с ним очень плохо обращались, знаете. Когда он появился у нас, он был ужасно болен. Он мог погибнуть. Правда. Я думал, зачем беспокоить его тем, о чем он не помнит?

– Это была та рана на плече?

– Ах, вы знаете о ней? Он не знал, откуда она у него. Мы придумали смешную историю.

– Но потом у него родился ребенок.

– Если бы только они не сбежали. Если бы я был там, если бы я был там. Что я натворил.

Он проводил меня назад через весь дом. У меня заканчивалось время.

– Мистер Баххубер, можно от вас позвонить?

– Я больше не священник. Когда людям нужен мой совет, они просто приходят. – И он улыбнулся, и я поняла, что не смогу вызвать такси.

Вернувшись в гараж, он поднял деревянный рубанок с картонной коробки:

– По крайней мере оставьте мне это.

Я подумала: «О боже, он рехнулся».

– Мистер Баххубер, это не Вилли.

– Как же это может быть Вилли? Это дитя.

– Да.

– Для ясности, миссис Бобс из Бахус-Марша, по закону я ничего не могу сделать для этого бедняги. У нас нет ни доклада коронера, ни свидетельства о смерти. Вы словно нашли его на дороге.

– Да.

– Мы совершали ужасные вещи, вы это знаете?

– Да.

– Не только немцы, вы понимаете.

– Да.

– Знаете, миссис Бобс, часто случалось, что член моей общины просил меня хранить какую-то вещицу, письмо, фотографию, которую ему не хватало духа выбросить, но он боялся, что семья найдет ее после его смерти. Много раз я принимал такую ношу.

– Да.

– Так что я сохраню вашу.

– Но это неправильно.

– Не существует ничего правильного, – сказал старик, – есть только много, много зол, и порой мы не можем сделать ничего лучше, кроме как молиться о прощении.

В сарае он выпил чай, не вспомнив, что налил его для меня.

– Видите ли, его сын нуждается в нем, – продолжил он. – Мальчик оторван от корней. Мать вышла замуж снова, за какого-то американца, черного, кажется, эдакого закоренелого холостяка. Правильно ли это? Лучший ли это выбор?

– Мистер Баххубер, простите. Мне нужно уходить.

Он не укорил меня, но склонил голову набок и нахмурился.

– У меня нет телефона, – сказал он.

– Знаю.

– Да, но подождите. У меня есть номер.

Я ждала. Я не могла опоздать. Он рылся на верстаке среди стружек, банок с гвоздями и обрезками дерева. Наконец достал плотницкий карандаш и написал им на обрезке бруса с желобком.

– Если у вас есть новости о нем, – попросил он, – сообщите мальчику или его матери. Так вы их найдете.

Я не хотела брать. Мне пришлось. Я должна была остаться с ним. Мне было пора. Я поцеловала его и почувствовала, как он напрягся.

– Простите, – извинилась я за нежеланный поцелуй, за все: мою грубость, невозможность остаться. Я уносила тяжкую вину по бетонной дорожке, назад на пустые улицы Пэйнхема, где наконец, задыхаясь, в панике, я дошла до автозаправки, и там, в грязном офисе, с дверью, измазанной жирными пальцами, обнаружила свою фотографию на стене, и толстая, вся в масляных пятнах женщина рада была довезти меня до старта. Затем она поцеловала меня, и я совсем не возражала.

4

Где бы он ни плавал: по Атлантике, северу Тихого океана, Берингову морю, – когда приходит время покинуть великие океаны и возвращаться домой метать икру, лосось способен найти дорогу назад к реке, в которой он родился. Считается, что он использует магниторецепцию (Он выходит вперед), чтобы определить местоположение своей реки, и когда он уже почти подплыл к ней, то переключается на обоняние, чтобы найти устье и затем район нереста, где был зачат. (Слушатели, заткните уши.) Даже бактерии могут обладать этой магической способностью превращаться в активные живые карты. В этих случаях бактерия демонстрирует поведенческий феномен, известный как магнитотаксис, при котором она ориентируется по магнитным полям Земли. (А вам нечего терять, кроме кашля курильщика.)