Вдали от дома

Мы приземлились на аэродроме Эссендон, на темном поле ждало два такси. Первый водитель пришел в ярость от моей просьбы проехать тридцать миль до Бахус-Марша. Он никогда не отработает обратную дорогу. Он пропустит чай.

Второй был не лучше.

– Куда?

– В Бахус-Марш.

– Не знаю, право.

– Я не собираюсь рожать на заднем сиденье.

Каким жестоким представлялся мир. Какой жалкой я оказалась, стоя в свете фар. Я забралась на заднее сиденье и заплакала.

– Все хорошо, милая? – спросил он.

Как я могла объяснить или оправдать себя? Я сказала, что мой муж умер, а потом завыла, словно это была правда, выла и хлюпала и сморкалась всю дорогу до Рокбэнка, до мастерской Дэна. Мы въехали в Марш по авеню Славы. Я вышла на Лердердерг-стрит, возле торговых рядов, где вдохнула влажный холодный воздух своей настоящей жизни. Я чуяла запах грязи и напуганного скота и думала о милом благородном Вилли Баххубере с его ручной тележкой и лопатой, увидела свет в наших окнах, но прошла мимо и пробежалась пальцами по соседской изгороди из бирючины. Конечно же, Вилли уже дома, он должен был вернуться. Я чувствовала это всем своим существом. Так нежно, нежно я подняла щеколду его ржавых ворот. Медленно, словно не хотела шуметь, распахнула их. Я улыбалась по-настоящему. Его влажные невскрытые письма лежали на полу передней веранды, белые, будто кости.

Сначала я осторожно постучала, но затем уже не могла больше скрывать своих чувств.

14

Письменное доказательство победы «Бобс Моторс» в «Редексе» настигло меня благодаря Элис, которая вынула мельбурнские газеты из мусорки в Большом доме и доставила их прямо на мой кухонный стол, где разгладила их мятые страницы, и – тут ее умное лицо стало милым от шкодливости – прочла истории и подписи к фото, чтобы узнать, как связан со мной каждый персонаж.

Я сделал ей сладкий чай, и она касалась фотографий, а затем моего лица. Не будет фальшью сказать, что мы по-своему любили друг друга. Мы определенно разделяли чувства к Картеру, который «сильно завидовал» мне. Но на нее будут ругаться, если она задержится, так что она вздохнула и встала, и я проводил ее до ворот. Там я ждал, пока не услышал собак, возвещавших ее прибытие в лагерь.

Это был душный вечер, и я вновь остался один, наблюдал насекомых, убивавшихся о кухонную лампу. Я взял свою единственную книгу, безвкусную «Историю мировой оперы», когда услышал шаги на передней веранде.

Мгновение спустя три гостя завалились в мой дом: доктор Батарея, Лом, худощавый пыльноволосый Том Тейлор в жилете и галстуке. Когда они вошли, я увидел, что каждый несет по два кувшина из-под крепленого вина, наполненных прозрачной красноватой жидкостью, предположительно бензином.

«Молотов», – подумал я.

У меня были плетеные кресла, но доктору Батарее, как обычно, было гораздо удобней на полу, и я последовал его примеру. Затем впервые мне представили по имени Тома Тейлора, который с тем же напряженным видом столько вечеров сотрясал опахалом воздух над моей розовокожей головой. Теперь он пожал мою руку, и я был поражен, что рука у этого свирепого человека неожиданно мягка и гибка.

Помимо двух огнеопасных кувшинов пунка-валла принес мешочек из пеньки и, принявшись шептать и делать знаки доктору Батарее, аккуратно отложил его в сторону. Поскольку чернокожим было запрещено по вечерам посещать дома белых, эта делегация очевидно имела серьезную цель, из-за которой мужчины собрали совещание, часто кашляли и прочищали горло.

Доктор Батарея, как самый старший, начал говорить в основном на школьном английском. Он сказал, что хотя они дали мне машину, они все согласились, что не позволят мне ее утащить.

Далее, сказал он, я должен оставаться на земле, которой принадлежу.

«Нет, ни за что», – подумал я.

Лом, пожалуй, был менее агрессивен. Он сказал, что теперь меня можно научить тайному Закону.

Том пунка-валла не сказал ничего. Я решил, что он не знает английского. Что до меня, у меня в запасе было несколько слов на пиджине: «земля», «огонь», «хорошо», «плохо», «еда», «сядь», «подойди». Я кивнул ему, но он остался холоден, и наконец я понял, что это было начало переговоров: они предлагали мне что-то и что-то забирали – мою машину, от которой зависела моя будущая жизнь.

Я показал им, что знал ценность того, что они предлагали. Сказал, что польщен тем, что они собрались учить меня. Мы трое, сказал я, объединены узами крови, но «я вырасти» без знания Закона. «Парни из Опеки» сделали меня настоящим белым. Моя позиция была такова, что я был «слишком испорчен», чтобы получить знание Закона. (То есть их торг был бесполезен.)

Лом затем заговорил с пунка-валла, и я понял по повторению определенных слов, что он переводит мою речь. Я был встревожен тем, что свирепый мужичок рассмеялся, а затем быстро заговорил, глядя прямо на меня. Подозреваю, это был очень жесткий разговор, пока Лом не переложил его на свой лад. В переводе он сказал, что когда пунка-валла был маленьким, он исполнял Закон, и мир бы длился вечно. Но теперь мир погибнет. Он просил прощения за то, что мне придется услышать.