Вдох-выдох

Это она помнила, это все она прекрасно помнила, а вот что было дальше… Проблемы возникали именно тут. Прищурившись, Саша попыталась заставить мозг работать так, как сейчас нужно ей.

«Как любая сучка, ты почувствовала, что можешь чуть поруководить им. А что? Будь я сукой, поступил бы так же. Только подумать – богатый, успешный, мелькает перед глазами каждый день, да любовник хороший, да? Уверен – да. Ты разнообразила себе каникулы, об одном только не подумала…»

Дима… Дима, машина, скорость, дорога, укол, а дальше…

«Как думаешь, можно влюбиться в промокшую до нитки, дрожащую от холода девушку, с синими губами с висящими сосульками волосами… Он забрал у меня то единственное, что я хотел, а в отместку подарил автомобиль…»

«Ей казалось, что так правильно, что это и есть любовь. Что стирать следы помады с воротника мужа – это нормально, что слушать о том, как от нее воняет детским говном – это нормально, что обращение – шлюха, это тоже нормально. Он же устал… Этот ублюдок устал…»

«Она была так счастлива… Она любила тогда весь мир. Даже его любила за то, что позволил встретиться с тобой. Нас подрезали на мосту. Настя даже не успела толком понять, что происходит. Их было шестеро… Они убили ее на моих глазах … Я видел, как она продолжает улыбаться, а кровь сочится по шее… а он смотрел… Этот урод стоял в нескольких метрах и смотрел… смотрел, как Настя медленно истекает кровью, осознавая, что самый ее большой страх осуществился – она не смогла спасти одного своего ребенка, даже пожертвовав другим…»

– Нет, – получился полушепот, полувсхип. Она сама не заметила, как закусила кожу на запястье, раскачиваясь в такт с воспоминаниями. – Нет, нет, нет… – снова картинка стояла перед глазами так ясно. Снова она оказалась в том подвале, снова отовсюду на нее смотрели глаза Насти Титовой, снова тело и душу рвало на части от всего услышанного. Зачем она хотела вспоминать? Чтобы услышать и увидеть все это?!

– Тише, – разбуженный тихими всхлипами, Яр метнулся к кровати, обнимая трясущееся тело. – Тише, солнце, все хорошо, ты в безопасности.

Он так ждал, когда же она проснется. Ждал и боялся, что все произойдет именно так. Что проснуться для нее, значит окунуться с головой в пережитое. И как бы Ярослав не хотел от этого защитить, это уже не в его силах.

– Все уже хорошо, ты в безопасности, все хорошо. Слышишь? – она не ответила. Даже не почувствовала толком, что что-то изменилось. Она была там. Телом и душой была в подвале, снова и снова переживая все то, что произошло.

– Он убил ее, – по щекам опять покатились слезы. – Он сам убил ее. За то… За то, что она посмела жить дальше… Она была беременна, Ярослав, она была беременна!

Сашу совершенно не заботило, что он может ее не понять, ведь говорила она скорей не ему, ей казалось, что вслух, это будет звучать слишком абсурдно, чтобы даже она сама смогла поверить, но нет. Так оно и было. С каждым сказанным словом она все ясней понимала – так оно и было.

– Когда он ее убил, она ждала ребенка! Она ждала ребенка от другого, Ярослав!

– Тише, солнце, тише, – какое отчаянье сейчас плескалось в ее глазах. Самарский видел – Саша пытается противостоять собственным словам, произнося каждую новую фразу, сама удивляется, а потом опускается все глубже в трясину этого отчаянья.

– Я ненавидела ее всю жизнь… – не пытаясь вырваться, Саша закрыла лицо руками, заглушая собственный отчаянный шепот. – Я ненавидела ее всю жизнь за то, что она меня бросила… Я ненавидела ее всю жизнь!

– Ты не знала.

– А они ехали тогда ко мне, он убил их, когда она ехала ко мне! Боже… – лучше б она не выбралась из того подвала. Лучше б навсегда осталась там. Лучше б законно попала в ад. Там было бы легче, там боль была бы физической, потому что с тем, что чувствует сейчас, жить она не сможет все равно.

– Ты не знала, Саша, ты ничего не знала, – больше, он не услышал от нее в ту ночь почти ни слова. Она замкнулась. Замкнулась глубже, чем делала это хоть когда-то. Отгородилась от него и от всего мира в своем отчаянье, в мире собственного горя и стыда.

И именно этого он когда-то так боялся, этому так сопротивлялся. Она не готова. Нельзя быть готовой узнать, что человек, которого любила всю жизнь оказался убийцей. Нельзя быть готовой к тому, что он лишил жизни женщину, которой клялся у алтаря в вечной любви. Нельзя найти оправдание себе за то, что презирала всю жизнь мать, считая, что она тебя бросила. Нет смысла просить прощение у нее сейчас, нет смысла плакать на могиле теперь, когда столько лет заставляла себя ее ненавидеть. Нельзя просить прощения за то, что оплакивала его – убийцу матери.

Яр помнил, как когда-то побывал на том мосту. Помнил, как гадко стало на душе у него, а теперь эта тонна грязи вылилась в ее открытую душу. И пусть его «Ты не знала», сейчас не могло бы облегчить ее страдания, но разве было хоть что-то, что смогло бы?

* * *