Вдохни океан

Уже ночь, Мари, скорее всего, спит. С замиранием сердца открываю знакомую дверь. Двадцать шагов, десять налево, еще двадцать направо и снова налево. Вот и её спальня. Захожу без стука и прислушиваюсь. Уловив дыхание, улыбаюсь и пробираюсь к ней под одеяло, предварительно раздевшись. Я не сомневался, что она предпочтёт свою крошечную комнату моей широкой кровати. Она приникает ко мне всем телом, таким бесстыдно обнажённым и родным. Душу рвёт отчаянная нежность. Мы бесконечно целуемся, не говоря ни слова, и мир снова становится целым. Я становлюсь целым. Пусть ненадолго. Но я сберегу эти мгновения в своём сердце как величайшую драгоценность…

34

МАРИ

Это одна из немногих ночей за последние полгода, когда я не вижу свой «излюбленный» кошмар. Сплю, как убитая. И первое, что вижу утром — это его улыбка. Снова невольно сравниваю его с Алексом, испытывая лёгкий укол совести. Не знаю, перед кем из них мне сейчас стыдно. Перед Алексом, что я оказалась совсем не заслуживающей его любви? Или перед Киром, что думаю сейчас о другом? Оба варианта верны, конечно. Вспоминаю, как мой принц улыбается, всегда широко и открыто, словно вбирает в себя весь мир, заражает окружающих своим хорошим настроением. Улыбка Кира — это лишь лёгкое движение губ, скорее даже намёк на улыбку. Но она для меня бесценна. Целую его в уголок губ, пытаясь поймать её, впитать в себя. Но она тут же ускользает. И, как будто не было целой ночи неземных ласк, мы начинаем сначала.

Выбираемся из постели только к обеду, когда раздаётся звонок доставщика. За едой обсуждаем какие-то мелочи: его учёбу, наши планы с Диной. Всё, что угодно, только не то, что действительно важно. После обеда валяемся у бассейна и плаваем, навёрстываем украденное у нас время. Потом Кир неожиданно предлагает потренироваться. И сегодня, я чувствую разницу, — он учит меня по-настоящему, показывает наиболее уязвимые места человеческого тела. Раз за разом повторяем одни и те же движения. И это явно не какие-то единоборства, ближе к уличной драке или боям без правил, не знаю. Потому что все эти приёмы нечестные, направленные на достижение скорейшего результата и рассчитанные на то, чтобы я могла получить хоть какое-то преимущество перед заведомо более сильным противником. Впрочем, всё это бесполезно, у меня не получается ни черта.

— Отрабатывай их каждый день, хорошо? — просит Кир, когда мы уставшие падаем на маты. Он аккуратно разминает мои плечи и спину, которые ломит от бесконечных падений, нежно целует позвонки в основании шеи. — Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя? — шепчет на ухо. Но разве это любовь? Болезненная привязанность, одержимость… Точно такая же, как у меня.

Переворачиваюсь на спину, провожу ладонью по его лицу, очерчиваю пальцем тонкую светлую полоску шрама. У моего мальчика вообще слишком много шрамов. Он прикрывает глаза, прижимаясь к моей ладони плотнее, выдыхает с бесконечной грустью. Притягиваю его голову к своей груди, целую в тёмную растрёпанную макушку:

— Знаю, Кир. Я люблю тебя.

Время уже к вечеру, я знаю, что ему скоро надо уезжать, и заранее чувствую одиночество, которое обрушится на меня, стоит хлопнуть входной двери. Поэтому в душ мы идём вместе, растягивая мгновения, проведённые друг с другом. Когда стоим под тугими горячими струями, можно позволить себе незаметно поплакать. Хотя, кого я обманываю? Кажется, он может определить, что я чувствую, по одному лишь дыханию.

— Я решил рискнуть с той операцией, помнишь? — говорит Кир неожиданно, поглаживая мою уже намыленную спину. И если он хотел отвлечь меня от моей грусти, то у него это стопроцентно получилось.

— Правда? Это же здорово! — радуюсь я. Затем не могу удержаться от шутки. — Ну, вот. Увидишь меня, какая я старая для тебя, и разлюбишь.

И да, я добиваюсь нужного эффекта — получасового заверения в моей молодости и привлекательности. Весьма, надо сказать, умелого и приятного заверения.

Когда, наконец, выходим из душа, я всё-таки задаю главный вопрос:

— Когда ты летишь?

— Мы. Мы летим, Мари. Когда — не знаю, я займусь документами — разрешением на вылет, организую самолет. А тебе надо будет связаться с клиникой и обсудить все нюансы, когда они смогут нас принять, — помолчав минуту, добавляет. — И узнай, пожалуйста, побольше о самой операции. Хотелось бы знать, к чему готовиться.

— Мог бы не уточнять, — я обнимаю его, прижимаясь так крепко, как только позволяют мои слабые женские руки. Мы оба понимаем, что осталось несказанным: он отпускает меня. Это билет домой.

КИРАМ