Вдохни океан

Сотни тысяч «прости» этой ночью. Сотни тысяч «прощай». Это самое сладкое расставание, какое только может быть. Ночь бесконечна и ночь коротка. Засыпая с рассветом, целую Мари в висок и в последний раз говорю, как сильно люблю её.

37

МАРИ

После ночи полной любви Кир, наконец, засыпает, у меня же сна ни в одном глазу. Полюбовавшись на безмятежное лицо моего мальчика, я тихонько выхожу из комнаты. Свершилось. Я могу уходить хоть сейчас, но что-то держит, как на поводке. Он всё-таки посадил меня на цепь, пусть и невидимую. Заставляю себя припомнить все прелести той жизни, что ожидает меня, стоит вернуться в Палеру. Вспоминаю о родителях. Есть вещи, которые мы просто должны сделать. Собравшись с мыслями, подхожу к улыбчивой женщине за стойкой регистрации и прошу у неё телефон. В Кио, в отличие от Араны, ещё не начался рабочий день, но я, не боясь разбудить, набираю номер, который знаю наизусть с тех пор, как только узнала, что такое цифры:

— Привет, пап. Мне нужна твоя помощь, — на том конце тишина, и я тороплюсь вывалить как можно больше информации, прежде чем меня запишут в мошенницы. — Я в Аране, Клиника Джонсона. У меня нет документов и денег, — слышу, как папа издаёт хриплый вздох, добавляю быстро. — Со мной всё в порядке. Просто забери меня отсюда, пожалуйста.

Мой самый лучший в мире папа быстро берёт себя в руки:

— Мари, малыш. За тобой приедут в течение часа. Ты в безопасности сейчас?

— Да, всё хорошо.

Объясняю отцу, что это чужой телефон. Он понимает, откладывает расспросы до лучших времен, и мы прощаемся.

— Я так сильно люблю тебя, папа.

— Я люблю тебя, Мари. Жди.

Тихонько возвращаюсь в палату, чтобы забрать из шкафа зимнее пальто и мой старый добрый планшет. Кир хмурится во сне, словно чувствует, что я сбегаю. Я легко касаюсь плеча своего мальчика, успокаивая, лицо его тут же разглаживается. В последний раз целую такие притягательные губы, роняя на его щёку прозрачную слезинку. Вспомнив, перекладываю из сумки в карман пальто один из наших снимков, на другом оставляю короткое послание и кладу на тумбочку у кровати. Вот и всё.

КИРАМ

Просыпаюсь, когда в комнату после короткого стука заходит знакомая уже медсестра. Она что-то щебечет о предстоящих процедурах, я же оглядываюсь, ощущая навалившуюся со всех сторон пустоту. Понимаю со всё подавляющей ясностью, что в этот раз Мари действительно ушла. Насовсем. Сижу в кровати, обхватив голову руками, чем вызываю тревогу у сестрички.

— Что-то не так? У вас болит голова, господин Арафат? — бросается ко мне та.

Мотаю головой, с трудом нахожу в себе силы, чтобы ответить:

— Нет, ничего не болит, всё хорошо, — не объяснять же, что душу рвёт словно тысячью кинжалов. От такого здесь не лечат. Девушка выбегает, что-то пробормотав о том, что приведет врача.

Размышляю, что оказался здесь, в этой клинике, и вернул зрение только благодаря ей. Но, вернув мне возможность видеть этот мир, она забрала смысл на него смотреть. Оглядевшись, словно во сне, замечаю на столике наше фото, которого точно не было там вчера. С фотографии своими большими грустными глазами на меня смотрит мечта, которую я потерял. На белой кромке синей ручкой выведено всего два слова. Её прощание. И я вдыхаю свой океан боли.