Вдоль горячего асфальта

— А помещеньице-то, извините, для свиней, — не без ехидства заметил доктор права, легко устраиваясь в загородке.

Доктор исторических наук наконец-то продвинул свои ходули за желоба в коридор.

— Бойни — последнее слово техники.

— Я предпочел бы старую гостиницу с периной и гейдельбергским замком в художественной рамке.

— Обратите внимание на систему моечных кранов.

— А вы заметили подозрительную жижу в желобах?

Историк с трудом втянул нижние конечности в загородку.

— Солому нам постелили свежую…

— Весьма сожалею, что отсутствует корыто с отрубями…

— Милостивый государь…

— К вашим услугам…

— Я не позволю…

— Я не разрешу…

Профессора уже не лежали и не сидели, а — кипяток и желчь — подпрыгивали на соломе и наскакивали на оппонента.

— Организованность, достойная подражания.

— Герр лейтенант превыше всего.

— Гёте!.. Бетховен!.. Дюрер!..

— Штакальберг!.. Майендорф!.. Каульбарс!..[7]

— Земля наша обильна, но порядка в ней нет!

— Миф о варягах создан варягами!

— Вам всегда не хватало юридического мышления…

— Ваши исторические концепции по меньшей мере наивны…

— Вы не посмеете отрицать величие Моммзена!

— Не Моммзена отрицаю — хлев, которым вы удовлетворены.

Они дрались на укол, как фехтмейстеры. Отступали для наступления и пятились для выпада вперед. Торжествующе помахивая левой рукой, правой они наносили удар в область сердца, печени, селезенки, и солома под ними загорелась бы от искр, сыпавшихся с их переплетавшихся рапир, если бы бойскауты не принесли Kaffee (цикорное) и Brot (пока не из военной картошки).

— Danke, — сказал доктор-юрист.

— Danke, — сказал доктор-историк. — Какие милые мальчики!

Доктор права, свистевший в последний раз в XIX столетии, свистнул, как ушкуйник.

На двоих была одна чашка, и к профессорам вернулась академическая учтивость.

— Пейте, — прошипел доктор права.

— Пейте вы, — процедил доктор истории.

Профессора жевали хлеб…

Наконец-то русских построили и повели в порт.

Навстречу как бы в одном строю двигались возвращавшиеся из Швеции резервисты и присоединившиеся, к ним местные жители, тоже слыхавшие о пленных казаках.

Женский фальцет восторженно выкрикивал: «Отечество, спокойно будь!» — и мужские голоса вторили: «…спокойно будь!..»

Женщина первая заметила русских.

— Казаки! — взвизгнула она. — Ведут казаков! — и подскочила к доктору истории, который шел крайним слева…

— Свинья! Я сорву с твоих позвонков твой паскудный горшок, — и она замахнулась корзинкой, в которой могла бы поместиться вся торговля какой-нибудь рыбной королевы.

Берлинский котелок ослабил удар.

— Ordnung, gnädige Frau![8] — скомандовал подоспевший конвойный и, подняв смятый котелок, отдал доктору истории, а женщина тотчас же переменила ногу и пристроилась к резервистам.

На немецкий остров Рюген русских вез пароход — тезка острова; к шведским берегам — огромный паром, перевозивший поезда за море, — двухтрубный «Конунг Густав V»; по мелкому Ботническому заливу — речной пароходик «Карл Линней», а когда стало чересчур мелко и для крохотного «Карла Линнея», русских перевели на малый катерок. Войдя в реку Торнео, он высадил пассажиров на шведской земле.

На русскую землю пассажиры шли по деревянному мосту через болото. Посредине моста была деревянная будка, а за ней — Россия, над которой еще не загорелись, но должны были загореться новые звезды.

Часть 2

Для лучших вод подъемлю парус ныне.

Данте

1

Танцует прапорщик пехотный —под Луцком будет он убит, —и дева юная охотноему о страсти говорит.Она твердит ему о страсти,такой небесной, неземной.— Настасья Федоровна,Настя,что делаете вы со мной?Они горячими устамиприжались к льдистому окну,иную видят над снегаминеугомонную страну:

деревни крыты черепицей,меж ними фабрики гудят —все им, химическим, не спится —военный производят яд.А бедный фендрик недоволен,стоит в готическом окне:— О фрейлейн Мильда,либес фрейлейн,не забывайте обо мне!

2

Осенью 1914 года одну комнату в квартире Лининых родителей занял полковой капельмейстер.

Андрей, если не ошибаюсь, был на предпоследнем курсе. Он, как и раньше, приходил к Лине и по-прежнему смотрел в Линины стальные глаза.

— Вы знаете нашего соседа? — спросила Лина, и у нее в глазах появилась голубизна. — Он так чувствует музыку. — И добавила застенчиво: — К тому же он солдат.

У Андрея опустились руки. Он бросил Сахарный институт и тотчас же был призван в армию.

Он даже не упомянул о своем артиллерийском прошлом и угодил в какую-то очень уж скоростную пехотную школу.