Вдоль горячего асфальта

Десять лет назад Андрея увлекала «дикая, как он писал бабушке, прелесть военной жизни». Он любовался луной над пушками, необыкновенным казался ему ночлег в солдатской пекарне на полке для остывания хлебов.

Сейчас он не восторгался и не впадал в отчаяние, он только выполнял долг русского прапорщика, на которого взваливалась вся тяжесть мировой войны.

Весной 1915 года Андрей стоял в Карпатах на позиции недостаточно глубокой и с малым числом блиндированных сооружений.

Снарядов не хватало, и дневной расход был установлен в армии Андрея меньше, чем по два выстрела на гаубицу.

Весенним вечером Андрея вызвали к командиру. Командир не желал прапорщику зла, но как фельдфебель на сверхсрочной поручает попавшемуся ему в лапы интеллигенту пристрелить больную лошадь и содрать шкуру, так и этот служака — серебряный ежик избрал сахарного студента для дела, которое ему самому было неприятно.

— Вы, прапорщик, и ваш взвод приведете в исполнение приговор над осужденным нижним чином.

Вспыхнув, Андрей отказался.

— Э, батенька, — сказал командир, — это попахивает военно-полевым судом.

Суд, однако, не состоялся.

На другой день немцы перешли в наступление.

Генерал фон Макензен сосредоточил на узком участке шестьсот легких и тяжелых орудий, каждое из которых выстрелило в то утро семьсот и двести пятьдесят раз.

Немцы ввели в бой новинку — мощные минометы, и нельзя было карпатским овчарикам выгнать белую овечку на зеленую полонинку.

К девяти утра русские окопы не существовали, проволочные заграждения превратились в лохмотья.

Через час начался штурм.

Зажав в зубах неслышный в грохоте разрывов свисток, Андрей метался среди земляных фонтанов. Он принял на себя весь орудийный и минометный огонь, весь натиск корпусов и дивизий — удар отборных войск, главным образом переброшенных сюда из спасенной русскими солдатами Франции. Андрей пытался прикрыть Карпаты собственным телом и не прикрыл.

3

Поражаемый артиллерией, отравляемый газами, оглушаемый первыми массовыми атаками танков, XX век зарывался в землю, но вновь выбирался из бетонных колодцев и, продвигаясь вперед, потрясал воюющими и нейтральными странами, их правительствами и государственным строем.

Царская Россия задыхалась в Августовских лесах и у кирок Прибалтики. Вместе с ней на перевалах в Венгрию и у костелов Галиции задыхалась цесарская Австрия…

Андрей оказался в готическом городке Центральной Европы. Пользуясь относительной свободой, он давал маленьким бюргерам уроки музыки. «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до… Хорошо бы подслушать беседу флюгеров над мансардами и написать фугу… Си-ля-соль-фа-ми-ре-до» — и так три с половиной года.

Три с половиной года черепичная кровля перед Андреем лепилась к черепичной кровле, и, несмотря на свежевший ветер иного направления, железные фигурки геральдических человечков и животных — ржавые флюгера на ржавых шпилях — не поворачивались. «Семпер фиделис — всегда верны», — заверяли они в своем уважении к старине. Зато как заметались флюгера последней осенью австро-венгерской монархии!

Тетя Аня не позволяла читать во время еды, но газета лежала между завтракающими Павликом и дядей. Оба скосили глаза и пробежали официальные сообщения с Западного фронта от 7 ноября 1918 года: «На правом фланге французские передовые части вступили к югу от реки Мааса на высоты, господствующие над Седаном».

Удивительно, как умел дядя-профессор обнаруживать метафоры истории. Только на старости лет понял Павлик, кому он обязан логической упорядоченностью своих ранних и поздних фантазий.

Профессор вскочил:

— Анечка, ты послушай… — он вернулся с книгой о сентябрьском Седане 1870 года.

— «Вечер. На одной из господствующих над Седаном высот, как черная линия на бледном небе, зловещий кортеж победителей — прусский король, кронпринц, Бисмарк, Мольтке. За ними в оперных плащах — громадные на громадных лошадях — гуннообразные чины конвоя.

Долину, занятую немецкими войсками, оглашает свирепое  у р а  победы.

Вид города Седана ужасен. Семьдесят тысяч французов стеснены на малом пространстве. Раненым не хватает общественных зданий и церквей, убитым — могил…

Ветераны Африки, Крыма, Италии внушают жалость.

Стрелки разбивают ружья о стены домов. Канониры заколачивают пушки и бросают их в Маас. Туда же летят сабли, пистолеты и ордена уланов и кирасир. Знамена линейных полков, зуавов, морской пехоты сожжены, закопаны, разодраны на лоскутья и разделены между солдатами, потоплены, отданы на хранение горожанам, унесены в Бельгию.

Согласно условиям капитуляции французы обязаны очистить город Седан и под присмотром пруссаков перейти в излучину Мааса, за канал — фактически на остров, так как со всех сторон их будет окружать вода.

Немецкие офицеры генерального штаба сортируют пленных:

— Пехотинцев попрошу сюда, кавалеристов — туда.

Весь день дождь, и весь день толпы французов стоят и движутся под дождем и, случается, по колено в воде.

Потом две недели без крова и пищи, под тучами осени на равнине мокрой и топкой.