Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ)

- Женину тетрадь я оставила дома, - благоразумно сказала Варвара Ивановна. - если он пожелает, расскажет вам сам.

Сочинение я помнил. После рассказа на перемене свое мнение выразил Валера Мощенко:

- Все правда. Сочинение нормальное. Имели право почитать все.

Тем не менее, результаты олимпиады поколебали мою уверенность в моих "выдающихся" литературных способностях навсегда.

И вот, с легкой Жениной руки я стал писать. Главное - сочинять ничего не надо. Наоборот - многое останется за страницами этой книги. Из чисто педагогических соображений.

Вначале была задумана краткая история семьи с элементами генеалогии и наиболее значимыми событиями как в жизни семьи, так и моей частной жизни...

...В моей жизни меня всегда сдерживал план. Я не любил планы при написании сочинений еще со школьных лет. Не любил за сухость и необходимость следовать в строгом фарватере жестких канонов изложения материала. Необходимость плана всегда внушала нам Варвара Ивановна.

Сочинения, каюсь, я не писал, как все нормальные дети. Бывало, я и не читал изучаемое произведение. Выручала меня память.

А еще, во мне рано созрела душа конъюнктурщика от литературы. В самом начале изучения художественного произведения я уже определялся: кто цаца, а кто... А с примерами и доводами снова выручала память. На уроках, признаюсь, я всегда слушал педагогов с вниманием.

Составлять план всегда было скучно. Мое сочинение теряло во мне свою первозданную девственность, еще, не будучи написанным. А я писал, как писалось. Часто меня заносило. В сочинениях и в жизни... Зато я шел своей дорогой...

При написании книги (о таковой тогда я еще не думал) я намечал будущие главы единственным словом. Например: Одая. В последующем большинство глав сохранили свое изначальное название. Потом, по возможности, расположил названия в хронологическом порядке событий. Так, поневоле, появился нелюбимый мною план.

Начало главы чаще писал, спотыкаясь. Не мог найти ту единственную ниточку, захватив которую, можно распутывать во времени и по логике событий клубок моих и не моих воспоминаний.

Бывало, глава выстраивалась в моей голове от начала и до конца настолько стройно, что, вычитывая напечатанное, я уже сомневался в своем авторстве. А бывало, бойко начавшись, глава вдруг словно упиралась рогами в глухую стену. И дальше ни шагу. Все!

Мои попытки преодолеть барьер силовым решением ни к чему хорошему не приводили. Перечитывая, я сам ощущал натужность собственных мыслей, меня покидала логика переходов к отступлениям от основной линии сюжета. Я начинал спотыкаться в самой фактологии событий. В конце концов, куда-то испарялась легкость изложения, вылетали из головы намечавшиеся стыки событий. Меня покидало то, что называется вдохновением.

В таких случаях бойко начатая глава занимала свое место на скамейке запасных. Я, разочарованно выпив "Валокордин", ложился спать. А наутро меня уносило в другие события, и я уже скакал по страницам моей новой главы.

За моей спиной остались немногие вечера, когда, написанные в одном порыве страницы, приносят удовлетворение, и с чувством исполненного долга отправляюсь отдыхать. До следующего утра. Чтобы потом целый день ждать вечера.

Но случалось и так, что, написанный один абзац, а то и единственное предложение оказывались для меня кем-то оброненным, уже граненным редким камнем, найденным мной совершенно случайно. И я, в бессоннице, еще не веря, что он мой, без конца поворачиваю его, изучая сверкание граней, которые открылись для меня не сразу.

Бывало, одна написанная глава давала толчок для старта своей будущей соседке. А случалось, две совершенно разных судьбы, предназначенные для разных глав, неожиданно для меня последовательно объединялись в одно лицо, в один общий сюжет, что, кажется, называется художественным синтезом. Но я, перефразируя одно из "крылатых" выражений Шарикова, скажу:

- Литературных институтов, к сожалению, не кончал.

Итак, я оказался на этапе, когда на экран легли тридцать пять глав. За ними на одном дыхании прошелестела самая объемная и предпоследняя по замыслу - "Первые путешествия". Глава "Радио" изначально была определена самой последней, венчающей мою, не побоюсь громких слов, светлую исповедь. Кажется, более чем достаточно.

За моими плечами целая книга, мой литературный первенец. В чем-то наивная, во многом неказистая и неловкая, корявая. Но она моя. Любимая. Как единственный поздний ребенок. Я вижу, даю себе трезвый отчет, что другие дети ярче, красивее, ловчее, сообразительнее. Но у них другие родители. А эта моя. И мне надлежит за ней ухаживать, причесывать, воспитывать... Только приглаживать не хочу.

Начал вычитывать и править текст. С компьютером все оказалось проще и оперативнее, нежели на пишущей машине. Вся грамматика тут же - на месте, в интернете. Читал, правил, потом вычитывал еще не раз и снова правил. В процессе чтения память услужливо выдвигала давно и недавно, казалось, забытое. Любая мелочь вызывала ассоциации, ставшие почти навязчивыми.