Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

Мы несказанно обрадовались этому сообщению. Тим отправил срочную телеграмму в штаб-квартиру, чтобы там разделили наш восторг по поводу установления контакта с Тригоном. В нашем офисе все тотчас зашевелились, понимая срочность операции, ведь через две недели Тригон должен был доставить нам новый пакет.

Чтобы забрать закладку поздно вечером, выбрали Майка. Наш шеф счел, что у Майка больше всех оснований находиться в нужном месте. Этот пакет показал нам, какого мастерства добился Тригон. Он защитил ценный пакет, поместив 12 катушек 35-миллиметровой пленки в презерватив, а затем обмотал его грязной тряпкой, пропитанной машинным маслом, чтобы у случайного прохожего не возникло желания поднять этот мерзкий, мокрый сверток. Майк без труда забрал пакет и принес его на работу следующим утром.

Нил проявил пленки в маленькой темной комнате. Когда Нил показал нам их содержимое, мы были поражены: Тригон сфотографировал почти сто документов советского правительства. Мы явно сорвали куш — штаб-квартиру ждали веселые дни, посвященные чтению полученных разведданных.

На одну пленку Тригон сфотографировал личное письмо, написанное от руки. Прежде всего он извинился перед нами, потому что лишь недавно нашел подброшенный ему первого октября прикуриватель, затерявшийся среди мусора на коврике. Следующая часть его письма шокировала собравшихся оперативников.

Он сказал, что ему известно, с какими трудностями сталкивается ЦРУ из-за проходящих в сенате США слушаний о предполагаемых злоупотреблениях в разведке. Он решил предоставить нам эти документы, “зная, что ЦРУ в беде”. Рискнув, он забрал их домой, чтобы сфотографировать, и на следующий день вернул обратно, не возбудив подозрений. Он сообщил, что по возвращении в Москву прошел проверку в КГБ, из-за которой не сразу получил назначение в Министерство иностранных дел. Но он понимал, что на этой должности получит доступ к сведениям, которые особенно ценны для нас. У него был один коллега, который часто путешествовал. Во время его командировок Тригон получал неограниченный доступ ко всем телеграммам, проходившим через его офис. Он попросил нас передать ему миниатюрную камеру, опасаясь, что сосед по квартире услышит щелчки затвора его фотоаппарата, когда он будет фотографировать документы.

К несчастью, ему пришлось развестись с женой, потому что он не хотел втягивать ее в свои отношения с нами. Наконец, он запросил у нас драгоценности, чтобы передать их своей матери и обеспечить ей страховку, на случай если с ним что-нибудь произойдет. Он также сказал, что зимой 1975 года он лечился в санатории от пневмонии. В конце письма он попросил нас предоставить ему обещанное, то есть таблетку для самоубийства. Он готов был идти на риск, собирая для нас важные документы, но мы должны были исполнить данное ему слово.

Нас восхитило, с каким чувством он написал это письмо. Он знал о слушаниях в сенате и полагал, что может помочь нашей организации. Он проанализировал свою личную жизнь и изолировал себя ото всех, чтобы работать на нас, не переживая, что случится с женой, если его поймают. Письмо особенно тронуло Джека — единственного сотрудника московского отделения, который лично встречался с Тригоном. Однако нас испугала напористость Тригона, который не боялся забирать документы домой. Это показало нам, как он был привержен своей работе с нами. Теперь нам нужно было решить, сможем ли мы исполнить обещание и предоставить ему таблетку для самоубийства.

Мы отправили в штаб-квартиру срочные телеграммы, описав события прошлого вечера и предоставив полную расшифровку письма Тригона. Фотографии составленных на русском документов МИДа были также отправлены в штаб-квартиру для перевода и распространения, поскольку в московском отделении ЦРУ не было носителя русского языка. Из штаб-квартиры незамедлительно прислали поздравления. Мы наконец установили связь с Тригоном. В январе 1976 года мы должны были доставить ему следующий пакет, который нужно было тщательно подготовить. Московское отделение ЦРУ сосредоточилось на работе с Тригоном, увлеченность оперативников которой порой граничила с одержимостью.

Глава 8. Жизнь в Москве

В первую зиму я освоилась в Москве, но одной мне все же было тяжело. Меня редко приглашали в гости. Даже соседи, которые “украли” мою мебель, ни разу не позвали меня на ужин, хотя и подарили мне несколько горшков герани, чтобы мне было чем украсить квартиру. Однажды ко мне постучалась соседка, которая принесла мне горячий домашний суп, узнав от мужа, что я заболела. Само собой, я не раз ходила в гости к Биллу и принимала его у себя.