«Вдовствующее царство»

Но это — не единственная трудность, которая мешает принять предложенную Смирновым датировку писем крымцев. Дело в том, что мурзы упоминают недавний набег Ибрагим-паши на Рязанскую землю, совершенный по приказу хана Сахиб-Гирея[931], между тем русские летописи не зафиксировали ни одного набега крымцев после неудачного рейда Имин-царевича по Каширским местам и Ростовской волости в октябре 1539 г. и вплоть до похода самого Сахиб-Гирея на Русь в июле 1541 г.[932] Зато в летописи есть рассказ о приходе крымских мурз на Рязанские места в августе 1542 г.

[933] Весьма вероятно, в письмах С. Бельскому имеется в виду именно этот набег. Осенью 1542 г. князь Семен, несомненно, находился уже в Литве[934], поэтому ничто не мешает отнести упомянутые выше документы к указанному времени. Естественно, новая датировка помещает письма в совершенно иной контекст, что в корне меняет интерпретацию содержащихся в них сведений. Мы вернемся к этим интересным документам ниже, при анализе событий 1542 г.

Итак, вероятнее всего, кн. И. Ф. Бельский не покидал столицы, и ему не пришлось после освобождения летом 1540 г. проделывать долгий путь от Белоозера до Москвы. Но в связи с процитированным выше летописным рассказом об обстоятельствах, при которых Иван Федорович был выпущен из заточения, возникает другой, более важный вопрос: почему новый митрополит Иоасаф, как и ранее Даниил, встал на сторону князя И. Ф. Бельского?

Прежде всего представляется далеко не случайным тот факт, что на рубеже 30–40-х гг. XVI в. митрополиты вмешиваются в придворную политику: в условиях вакуума верховной власти глава церкви нередко становился арбитром и в мирских делах. В этой связи В. В. Шапошник справедливо напоминает о роли Алексия при юном Дмитрии Ивановиче и Фотия в малолетство Василия II[935]. Но вовлечение в придворные интриги было опасно для самих митрополитов: в феврале 1539 г., как мы уже знаем, был низложен Даниил; его преемник Иоасаф удержался на кафедре лишь три года — до январского переворота 1542 г.

Вряд ли можно считать случайным совпадением и то, что два столь несхожих между собой — и по характеру, и по жизненному опыту — предстоятеля церкви, как Даниил и Иоасаф, сделали выбор именно в пользу князя Ивана Бельского. В. В. Шапошник объясняет позицию митрополита тем, что Шуйские не допускали главу церкви к участию в политических делах; Иоасаф же стремился активно влиять на управление страной, что и привело его к поддержке И. Ф. Бельского[936]. Однако при таком объяснении остается непонятным, почему Иоасаф почти полтора года выжидал, прежде чем решился «печаловаться» о заточенном князе Бельском: ведь отношение Шуйских к участию митрополита в придворной политике было абсолютно ясно уже в феврале 1539 г., когда был низложен Даниил.

Но главное возражение состоит в том, что предложенная Шапошником интерпретация событий сводит все дело к неким теоретическим разногласиям: Шуйские-де были принципиальными противниками идеи участия митрополитов в политике, И. Ф. Бельский вполне допускал такое участие, а сам Иоасаф, как пишет исследователь, «мог считать, что в период малолетства великого князя именно митрополит должен быть одним из руководителей правительства»[937]. Нельзя ли, однако, предположить наличие более прагматических оснований в действиях основных участников событий?

Думается, что поведение всех упомянутых выше лиц диктовалось логикой момента и зависело от конкретной расстановки сил при дворе. Шуйские, по всей видимости, располагали гораздо большим числом сторонников, чем их противник кн. И. Ф. Бельский; поэтому они демонстрировали меньшую склонность к компромиссам и при первой же возможности прибегали к открытому насилию. В этой ситуации митрополит пытался выступать в естественной для его сана роли миротворца. Стремясь уравновесить влияние более многочисленной (и более агрессивно настроенной) придворной группировки, сначала Даниил, а потом Иоасаф поддерживали небольшую (и потому более миролюбивую) группу противников Шуйских, лидером которой был князь Иван Бельский. Таким образом, митрополит принимал на себя роль посредника в отношениях между боярами — функция, которую юный государь в силу своего возраста не мог в те годы выполнять.

* * *

Историки придают большое значение освобождению кн. И. Ф. Бельского из заточения в конце июля 1540 г., связывая с этим событием серьезные перемены в правящих кругах: «Освобождение Ивана Бельского означало конец правления Шуйских», — утверждает И. И. Смирнов[938]. С того же момента начинает исследователь отсчет времени правления Бельских, которым, по его словам, «удалось продержаться у власти полтора года»[939], т. е. до январского переворота 1542 г. А. А. Зимин пишет применительно к 1540–1541 гг. о «политике правительства Бельских», в которой ученый усматривает некоторые прогрессивные черты (по сравнению с политикой Шуйских)[940].