«Вдовствующее царство»

Таким образом, возвращение ко двору кн. И. Ф. Бельского вовсе не стало очередным дворцовым переворотом: к сентябрю 1540 г. он действительно занимал первое место в придворной иерархии, но никто из его противников не был подвергнут опале. Ничего не слышно и о пожаловании сторонников князя Ивана Федоровича[948]: с лета 1540 по декабрь 1541 г., т. е. за время, которое принято считать периодом «правления Бельских», Дума не пополнилась ни одним боярином или окольничим. Правда, летом 1541 г. в летописи впервые с боярским чином упомянут конюший Иван Иванович Челяднин[949], но, как было показано выше, весьма вероятно, что этот чин он носил уже в феврале 1539 г. Во второй половине 1540-го и в 1541 г. состав Думы только сокращался: осенью 1540 г. (не позднее октября) умер боярин кн. И. Д. Пенков[950]

, а через год — И. И. Челяднин[951].

Вообще, до весны 1541 г. в источниках нет никаких признаков какого-то особого влияния кн. И. Ф. Бельского. Показательно, в частности, что важное решение об освобождении семьи покойного старицкого князя в декабре 1540 г. было принято, согласно Летописцу начала царства, по инициативе митрополита и бояр; при этом никто из членов государевой Думы отдельно не упомянут: «…пожаловал, — говорит летописец, — князь великий Иван Васильевич всея Русии, по печалованию отца своего Иоасафа митрополита и бояр своих, князя Володимера Ондреевича и матерь его княгиню Ефросинию, княж Ондреевскую жену Ивановича, из нятьства выпустил и велел быти князю Володимеру на отца его дворе на княжь Ондреевъском Ивановича и с материю…»[952]

Ценные подробности содержит рассказ Постниковского летописца о том же событии: «Лета 7049-го [1540 г. — М. К

.) декабря в 20 день, на память Петра чюдотворца, князь великий Иван Васильевич всеа Русии, приговоря со отцом своим с митрополитом Иоасафом и з бояры, велел княж Ондрееву Ивановича княгиню и сына ее Володимера Андреевича из нятства выпустити. <…> И перевел ее и сына ее князя Володимера на княж Ондреевский двор и села ее дворцовые отдавал. А после того и весь ей княж Ондреевъской удел отдал и бояр и диаков у нее устроил. А по городом по ее и по волостем пожалованы дети боярские великого князя»[953].

В приведенном сообщении летописец объединил два эпизода, между которыми в реальности прошел год: освобождение княгини Евфросинии Старицкой с сыном Владимиром из заточения 20 декабря 1540 г. (по Летописцу начала царства, это случилось на день позже[954]) и возвращение им удела, принадлежавшего князю Андрею Ивановичу: официальная летопись датирует последнее событие 25 декабря 1541 г.[955]

Амнистия, объявленная семье князя Андрея, и восстановление Старицкого удела свидетельствовали о важных переменах в настроениях придворной элиты. С. Н. Богатырев справедливо видит в этих событиях «первые признаки политической стабилизации»[956].

Милосердие было проявлено и к другому знатному узнику — сыну князя Андрея Углицкого Дмитрию, проведшему в заключении почти полвека, с семилетнего возраста[957]. Решение об его освобождении было принято в тот же день, когда были выпущены из заточения Владимир и Евфросиния Старицкие, т. е. 20 декабря 1540 г.: «Того же дни, — говорит Постниковский летописец, — велел князь великий в Переславле из тюрмы ис тына выпустити княж Андреева сына углецкого князя Дмитрея. <…> А дети боярские у него на бреженье и стряпчие всякие были ему даны, и ключники, и сытники, и повары, и конюхи великого князя. И платья ему посылал князь великий с Москвы, и запас всякой был у него сушильной и погребной сполна, чего бы похотел. И ездити было ему по посадом по церквам молитися вольно, куды хотел. И пожил немного и там преставися, а у великого князя на Москве не бывал»[958]

.

Очевидно, старый и больной углицкий князь, равно как и малолетний Владимир Старицкий, уже не представлял опасности для великокняжеского престола. Династическая проблема, остро стоявшая еще в 1537 г., окончательно ушла в прошлое. Впрочем, принимая в декабре 1541 г. решение о возвращении князю Владимиру Андреевичу отцовского удела, бояре решили подстраховаться: по словам Летописца начала царства, великий князь «велел у него [Владимира Старицкого. — М. К.] быти бояром иным и дворецкому и детем боярским дворовым не отцовским»[959]. А «по городам и по волостям» Старицкого удела были «пожалованы» (очевидно, кормлениями) великокняжеские дети боярские, о чем сообщает Постниковский летописец[960]. Более того, как показал В. Б. Кобрин, вплоть до 1548 г. или даже 1554 г. на старицких землях распоряжался великий князь; лишь на территории Вереи князь Владимир уже с конца 1541 г. был полновластным хозяином[961].