7 мая 1538 г., т. е. на следующий день после упомянутой выше грамоты Некрасу Офонасьеву с приказом отдать сельцо Звягино Троице-Сергиеву монастырю, троицкий игумен Иоасаф получил жалованную несудимую и заповедную грамоту Ивана IV на монастырские села, которые ранее были даны их владельцами к Троице как вклад по душе. Здесь наряду с уже известными нам селами Звягино (вклад кн. М. Л. Глинского) и Кунилово (вклад К. Семичова) упомянуты еще село Никоново и сельцо Назарьево: их дал в монастырь Данило Щукин сын Кутузова, а также село Подчертково в Повельском стану Дмитровского уезда — вклад князя Давыда Хромого (Ярославского)[1877]
. Таким образом, эти приобретения Троицкого монастыря получили в 1538 г. санкцию верховной власти.Вместе с тем нетрудно убедиться в том, что упомянутый контроль над земельными вкладами в Троице-Сергиев монастырь носил выборочный характер и не охватывал все подобные приобретения. Так, в 1536/37 г. Анна, вдова Фомы Александрова сына Скрипицына-Балуева, передала обители деревню Ельник в Переславском уезде, а Ульяна, вдова Селифонта Захарьина сына Печенегова, — несколько деревень в Бежецком Верхе, а также сельцо Пахирево и деревню Дракино в Костромском уезде[1878]
.Создается впечатление, что в поле зрения великокняжеских дьяков попадали главным образом крупные земельные вклады и вклады знатных лиц, в то время как мелкие пожертвования рядовых детей боярских или их вдов, представляя собой будничное явление, не привлекали к себе внимание верховной власти и ни в какой санкции не нуждались.
Это предположение подтверждается при обращении к актам Московского Симонова монастыря. В его архиве сохранилась, в частности, указная грамота Ивана IV Чечетке Патокину от 25 апреля 1536 г. об отдаче симоновскому архимандриту Филофею села Дикого в Вышегородском уезде, «что была вотчина Ивана Рудного Кортмазова, а дал то село Иван Рудной в Симонов монастырь за долг и по душе»[1879]
. До нас дошла также духовная память Ивана Андреева сына Рудного (Картмазова), которую ее публикатор, Л. И. Ивина, датирует 1531–1536 гг. Как явствует из этого документа, Иван Рудный действительно был должен крупную сумму (100 руб.), но не Симонову, а Пафнутьеву Боровскому монастырю, причем, согласно долговому обязательству (кабале), он не имел права «то село Дикое и з деревнями мимо Пафнотьев монастырь ни продати, ни менити, ни по душе дати»[1880]. Однако в итоге, как мы уже знаем, упомянутое село досталось именно Симонову монастырю, а какое-то время перед тем его «ведал» на великого князя упомянутый выше Чечетка Патокин. Многое в этой истории остается неясным. Ивина обратила внимание на то, что, согласно вкладной и кормовой книге Симонова монастыря, село Дикое было дано обители не Иваном, а Кириллом Картмазовым, причем вклад явился, по сути, скрытой продажей: за половину вклада он получил 200 рублей, а вторая половина предназначалась на помин души[1881]. Как бы то ни было, интерес властей к судьбе этого села понятен: это было довольно крупное земельное владение, к тому же обремененное долгами и, как можно предположить, оказавшееся в сфере имущественных интересов двух монастырей — Пафнутьева Боровского и Симонова.Тем временем, пока решалась непростая судьба села Дикого, Симонов монастырь покупал одну деревню за другой, и эти относительно мелкие сделки проходили без вмешательства великокняжеской власти. Так, в 1533/34 г. архимандрит Филофей с братией приобрели у Федора Михайлова сына Овцына с детьми их вотчину в Рузском уезде — деревни Бормино, Крушково, Нечесово и др.[1882]
В следующем 1534/35 г. они купили у Шарапа Яковлева сына Филимонова с сыном Григорием их деревню Ясенево в том же уезде[1883]. К 30-м гг. относится еще одно приобретение Симонова монастыря — село Демьяново с деревнями в Корежской волости Костромского уезда, купленное у Анфала Волоцкого: купчая на это село до нас не дошла, но оно упоминается в жалованной несудимой и заповедной грамоте Ивана IV, выданной симоновскому игумену Филофею с братиею в июне 1538 г. Там же перечислены и другие купли 30-х гг.: деревни, приобретенные у Ф. М. Овцына, и деревня Ясенево, принадлежавшая ранее Шарапу Филимонову[1884]. Тем самым права Симонова монастыря на эти новые владения были признаны верховной властью, а перечисленные в грамоте деревни получили судебный иммунитет.