«Вдовствующее царство»

Подводя итог сделанным выше наблюдениям, следует отметить, что принятое в советской историографии выражение «борьба с ростом монастырского землевладения» мало подходит для описания соответствующей политики правительства 1530-х гг. Вопреки предположениям А. С. Павлова, И. И. Смирнова и некоторых других исследователей, приобретение монастырями вотчин служилых людей не было законодательно запрещено. Обители по-прежнему охотно скупали и принимали во вклад и в заклад села и деревни светских землевладельцев. Контроль властей за подобного рода сделками существовал, но носил выборочный характер и никак не мог остановить (да и вряд ли имел это своей целью) дальнейший рост монастырских вотчин, который, по единодушному мнению современных исследователей, активно продолжался и в 30-х и в 40-х гг. XVI в.[1885]

Вместе с тем необходимо признать, что процитированная выше грамота Глушицкому монастырю 1535 г., несомненно, отразила озабоченность некоторых приказных дельцов сложившимся положением на рынке земли, где монастыри играли самую активную роль, а многие семьи служилых людей теряли родовую собственность. Действия властей в этой ситуации можно описать как попытку навести порядок в сфере поземельных отношений. Принятые тогда меры связаны с деятельностью влиятельного дьяка Федора Мишурина: ведь это ему старцы Глушицкого монастыря должны были присылать, в соответствии с той же указной грамотой, списки купленных ими вотчин. В годы правления Елены Глинской именно в его руках была сосредоточена, как мы уже знаем, выдача и подтверждение жалованных иммунитетных грамот.

Нужно подчеркнуть, что ужесточение правительственного контроля над сделками с землей в середине 1530-х гг. осуществлялось по всем направлениям и коснулось не только монастырей, но и светских землевладельцев. Вспомним эпизод, описанный в предыдущей главе книги: дьяк Федор Мишурин отписал на великого князя у рязанского сына боярского Василия Федорова сына Лелечина село Дубовичи и деревню Маньясово, «а сказал мне, великому князю, — гласила выхлопотанная позднее (28 января 1539 г.) пострадавшим владельцем жалованная грамота Ивана IV, — что Василей Лелечин то село и деревню купил на Резани»; впоследствии выяснилось, однако, что упомянутые село и деревня не были куплены, а являлись приданым жены В. Ф. Лелечина; на этом основании конфискованные владения были ему возвращены[1886].

Приказная бюрократия придавала, таким образом, большое значение проверке легальных оснований владения землей тем или иным собственником, светским или церковным. Вот еще один пример. Как выясняется из указной грамоты Ивана IV от 18 июня 1538 г. Устину Недюреву, посельскому села Бурмасова в Ярославском уезде, тому было велено ведать на великого князя «деревни и починки новые в волости в Жарех, что их ставил спаской архимандрит Иона бывшей и нынешней архимандрит Иона же, после письма на лесе к Спаскому монастырю, что в Ярославле…»[1887]

. Иными словами, власти Спасского Ярославского монастыря самовольно, после описания их владений писцами («после письма»), основали в лесу ряд новых деревень и починков, которые и были отписаны на государя как незаконно поставленные. Позднее, однако, по челобитью архимандрита с братией эти деревни и починки были возвращены (в июне 1538 г.) монастырю[1888].

Но самая масштабная акция по проверке владельческих прав из тех, что нам известны, была проведена в 1536 г. в Великом Новгороде и закончилась массовым отписанием на великого князя пригородных пожен (т. е. сенокосных угодий). Новгородский летописец сообщает с явным неодобрением о том, как весной указанного года «прислал государь князь великий Иван Васильевичь всеа Русии с Москвы в Великий Новгород своего сына боярского конюха Бунду да подьячего Ивана; а повеле пожни у всех монастырей отписати около всего града и у церквей Божиих во всем граде и давати их в бразгу [т. е. в пользование на условиях аренды. — М. К

.], что которая пожня стоит, тем же монастырем и церковником; а се учинилося по оклеветанию некоего лукава и безумна человека»[1889].

Сохранилась отписная книга 7044 (1535/36) г., в которой перечислены монастырские и церковные пригородные пожни Великого Новгорода, отписанные тогда на великого князя и данные на оброк. Вот как описывается сама процедура конфискации этих угодий во вступительной части книги: «Лета 7044 году, по великого князя Ивана Васильевича всеа Русии грамоте, великого князя дьяк Фуник Курцов да дворцовой дьяк Микита Великой, да великого князя конюх Бунд Быкасов, да прикащик лавочной Иван Иванов отписывали пожни у монастырей и у церквей, у которых грамот великого князя жалованных нет и в писцовых книгах им не написаны

. А грамоты у них и духовные грамоты старые за свинчатыми печатми, и те у них грамоты и духовные взяты, а иных грамот нет. И те пожни пооброчены на великого государя»[1890] (выделено мной. — М. К.).