«Вдовствующее царство»

Переход в мае 1537 г. нескольких десятков детей боярских на сторону старицкого князя стал одним из проявлений описанной в предыдущих главах «шатости» служилого люда, непрочности служебных отношений в условиях, когда великокняжеский престол занимал ребенок. Когда князь Андрей, оказавшись в безвыходном положении, решился бросить открытый вызов правительнице и ее советникам, он без труда нашел уязвимое место в позиции правительства, и именно этот пункт стал центральным аргументом в грамотах, которые удельный князь рассылал по новгородским погостам: «князь велики мал, а держат государьство боаре, и вам у кого служити? и вы едте ко мне служити, а яз вас рад жаловати»[715]. Как нам уже известно, этот призыв старицкого князя был услышан.

Зная последующий ход событий, историки охотно рассуждают об «обреченности» старицкого князя и даже всей «удельной системы» и тем самым невольно преуменьшают остроту политического кризиса, в котором оказалось Русское государство в мае 1537 г. Между тем современники оценивали шансы Андрея Старицкого по-другому: как было показано выше, московским и новгородским властям он внушал серьезные опасения, а какая-то часть служилого люда связывала с ним определенные надежды.

Ожидания, вызванные новгородским походом князя Андрея, отразились в слухах, за которыми внимательно следили западные соседи России. В этой связи интересна корреспонденция, которую в конце мая 1537 г. получил из Ливонии прусский герцог Альбрехт. В настоящее время письма, о которых идет речь, хранятся в Тайном государственном архиве Прусского культурного наследия (Берлин — Далем); до сих пор они не попадали в поле зрения историков, исследовавших интересующие нас события.

28 мая 1537 г. Вильгельм, маркграф Бранденбургский и коадъютор рижского архиепископа, писал в Кенигсберг своему брату герцогу Альбрехту о том, что ливонский магистр настаивает на срочном созыве ландтага; основанием для этого послужила весть о «московите, князе Андрее, который восстал против своего правящего великого князя, собрал около 60 тысяч человек, взял Новгород и собирается двинуться на Псков» («Muschkawitter, knize Andrea, so sich gegenn seinen herrenndennn Grosfürste ummpöret, bei LI^m

mann ann sich gezogenn, Nowgart eingenohmenn unnd…[716] uff Plezschkaw zu zihenn fürhabenns»)[717]

.

Некоторые подробности к приведенному выше сообщению добавляет в письме Альбрехту, датированном тем же числом, гофмейстер маркграфа Вильгельма — Майнеке фон Ширштедт. Известия из Московии (aus der Muschke) он начинает рассказом о нападении татар, причинивших «московитам» большой ущерб и разбивших будто бы к востоку от Москвы 32-тысячное войско. Следующая новость относится к Андрею Старицкому: «…брат покойного Московита, князь Андрей, восстал (ist der altgestorbenen Muschwiters bruder einer knizi Andres auf) и дает понять, что он имеет такое же право на страну, как и молодой [государь], который сейчас правит (und last sich düngken er habe wol so gud recht zumb land als der jung der iyz regird)». Собрав «до 60 тысяч» [человек], продолжает Ширштедт, князь стоит под Новгородом; «как говорят, он уже взял Новгород и находится под Псковом (wie man sagt sol er schon Nowgard in habe und seid vor Pleschkaw)»[718].

Разумеется, известие о будто бы 60-тысячном войске, собранном мятежным князем, было сильно преувеличено. Впрочем, новгородский летописец также отмечал внушительные размеры старицкого войска: по его словам, князь Андрей «поиде к Великому Новугороду со многою силою»[719]

. Зато другая часть сообщения Ширштедта — о претензиях старицкого князя на престол — полностью соответствовала действительности. Летописи не выдвигают прямо такого обвинения против дяди Ивана IV, но в наказе посланнику Савину Михайлову сыну Емельянову, отправленному 23 декабря 1537 г. в Литву, говорилось без обиняков, что князь Андрей «умышляти учял на самого государя и под ним государств достати». А по поводу новгородского похода старицкого князя там же был дан такой комментарий: «А умышлял и не к Новугороду, и о болших государствех в мысли было»[720].

Но главная ценность информации, записанной ливонскими властями, не в фактических подробностях; да и трудно было бы ожидать от подобных слухов особой точности. Приведенные известия интересны прежде всего тем, что они хорошо передают напряженную обстановку мая 1537 г., когда ожидалось, по-видимому, что дядя юного государя вот-вот возьмет Новгород, а затем двинется на Псков. Однако, вопреки надеждам одних и опасениям других, Андрей Старицкий не стал осаждать город на Волхове.