«Вдовствующее царство»

Почти в тех же словах суть достигнутых под Новгородом договоренностей передана в Постниковском летописце: «…воеводы великого князя, князь Иван Овчина и иные, взяли его [князя Андрея. — М. К.] на душу, что было его пустить на отчину на его, на Старицу»[741]. О том же, но более пышным слогом поведал и новгородский летописец: «И положиша межь собя князь Андрей Ивановичь и государя великого князя воеводы, князь Иван Федоровичь и князь Василей Федоровичь [Оболенские. — М. К

.], обеты великия и всякия правды, и крест честный межь собя целоваху: поехати князю Андрею на свой удел и служити ему государю великому князю Ивану Васильевичю всея Руси верою и правдою, и государь князь велики жалует его, как ему Бог положит по серцу»[742].

Таким образом, независимые друг от друга источники сходно передают содержание соглашения, на котором целовали крест удельный князь и московские воеводы, и это обстоятельство повышает доверие к информации, изложенной в «Повести о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого»[743].

Официальные летописи (Воскресенская и Летописец начала царства) пытаются представить дело так, будто князь Иван Овчина Оболенский самовольно, без ведома правительницы, предоставил гарантии неприкосновенности («правду дал») старицкому князю, а факт целования креста вообще ими замалчивается: «…а князю Ивану, — говорится в Воскресенской летописи, — то от великого князя не наказано, что ему правда дати князю Андрею, и князь Иван, не обославшися с великим князем, да князю Андрею правду дал да с князем Андреем вместе и на Москву поехал». За такое самовольство конюший боярин даже якобы получил выговор («словесную опалу») от правительницы: «И князь великий и его мати великая княгини на князя на Ивана на Овчину о том словесную опалу великую положили, что без их велениа князю Андрею правду дал…»[744]

Летописец начала царства кратко отмечает, что решение кн. Ивана Овчины Оболенского не было согласовано с верховной властью («…князь Иван Овчина, с великим князем не обослався, да князю Ондрею правду дал…»), но об «опале», будто бы наложенной за это на боярина, не говорит ни слова[745].

Версия о том, что, предоставляя гарантии безопасности старицкому князю, кн. И. Ф. Овчина Оболенский превысил данные ему полномочия, понадобилась официальному летописцу для того, чтобы хоть как-то завуалировать факт явного вероломства Елены Глинской и ее советников. За исключением двух указанных выше летописей, ни один другой источник не противопоставляет действия московских воевод намерениям великокняжеского правительства, а Вологодско-Пермская летопись прямо говорит о том, что бояре выполняли полученные из Москвы указания: «И князь великий и великая княгини послали за ним [Андреем Старицким. — М. К.) боярина своего князя Микиту Васильевича Оболенского Хромого да боярина же своего и конюшего князя Ивана Федоровича Оболенского Телепнева Овчину, а велели его к себе звати, чтоб он шол на Москву, а князь великий его пожалует и вотчины ему придаст»[746]

. Заключенное под Новгородом соглашение с удельным князем, как его излагает эта летопись, полностью соответствовало упомянутому наказу.

Уместно также напомнить, что правительница и раньше не раз давала подтверждения и гарантии своих добрых намерений в отношении Андрея Старицкого. В 1536-м или начале 1537 г., чтобы развеять подозрения князя, Елена велела целовать крест боярину кн. И. В. Шуйскому, дворецкому И. Ю. Поджегину и дьяку Меньшому Путятину в том, что у нее «на него мненья никоторого нет»[747]; а когда в конце апреля 1537 г. стало известно о планах Андрея Ивановича покинуть свой удел, отправляемой к нему духовной миссии во главе с крутицким епископом Досифеем было велено «ся… имати по великом князе и по его матери великой княгине [т. е. дать от их имени гарантии. — М. К.], что у них лиха в мысли нет никоторого»[748]

. Таким образом, на переговорах с удельным князем под Новгородом московские воеводы лишь прибегли к тактике, которую ранее уже использовали другие эмиссары правительства.

Наконец, если принять во внимание роль, которую боярин и конюший кн. И. Ф. Оболенский играл при дворе правительницы, то просто невозможно поверить в наличие каких-то разногласий по «старицкому вопросу» между великой княгиней и ее фаворитом.

3. От Новгорода до Москвы. Эпилог старицкой драмы

Соглашение, заключенное под Лютовой горой и скрепленное крестоцелованием сторон, положило конец старицкому мятежу, который само правительство и спровоцировало. Последующие события — прибытие удельного князя в Москву в сопровождении (а точнее, под конвоем) великокняжеских воевод и суровые репрессии, которым подвергся Андрей Иванович, его семья, советники и сторонники, — можно назвать уже эпилогом старицкой драмы.