Все было выстроено по стандартной схеме. Какая-то ржавая девятка раскорячилась на дороге и перегородила подъезд к школе, охранникам пришлось оставить машину во дворах. Мы с Борей шли и обсуждали фильм, который хотели посмотреть вечером. Наши доблестные стражи держались по бокам. Стояло начало ноября, я отчетливо запомнила, что воздух был хрусткий и ломкий, как первый тонкий ледок, стягивающий поверхность лужи. Вдруг сбоку что-то грохнуло, взорвалось, задымило. Мы закашлялись, в глазах защипало, в черном зловонном облаке ничего не было видно. Тут защелкали выстрелы. Наш охранник Макс рухнул на землю, второй, Серега, тут же куда-то исчез – потом, конечно, выяснилось, что он изначально был подослан отцу конкурентом… Откуда-то выскочили парни, те, что тогда назывались «братки» – бритоголовые, в трениках и кожаных куртках. Знаешь, я, наверное, смогла бы от них отбиться, удрать, хотя бы попытаться… Но Борю сразу запихнули в машину, и я… Я не могла бросить его одного, такой опции просто не было. Мы всегда были вместе, две половинки одного целого, должны были остаться вместе и сейчас. Я перестала упираться и позволила затолкать себя на заднее сиденье черного джипа.
Нас отвезли в какое-то заброшенное здание, отвели в подвал. Очевидно, раньше там помещался районный спортивный зал или качалка. Потому что в углу еще крепилась шведская стенка, а под ней кучей были свалены маты. Я запомнила запах – отвратительный, тошнотворный запах сырого нежилого помещения, мышей, плесени, каких-то лежалых тряпок… Здесь нам с Борей предстояло провести трое суток…
Я не могу последовательно рассказать тебе, что происходило в эти дни, потому что много лет потратила на то, чтобы стереть их из своей памяти. Может быть, если бы ты взялся воздействовать на меня гипнозом, или какие там есть у вас, мозгоправов, современные методы… Впрочем, мне, не верящей во все эти модные практики самопознания, это кажется ненужным. Основное я помню – и, наверное, не забуду уже никогда.
Помню, как в первый день нас заставили наговорить на камеру обращение к отцу, где мы просили его поскорее выполнить условия похитителей, потому что нам очень страшно и плохо. Помню, как на второй день нашего заточения, очевидно, решив, что одной видеозаписи в качестве мотиватора будет недостаточно, бандиты ворвались к нам и выволокли Бориса из подвала. Как я кидалась на них, готова была рвать их ногтями, зубами. Как меня отбросили в угол, я изо всех сил стукнулась затылком о стену и сползла на пол. Я не потеряла сознания, нет. Но момент был упущен. Борю утащили, и я, рванувшись вперед, всем телом ударилась о захлопнувшуюся за ним дверь. Вернулся он где-то через полчаса, и все это время я, не позволяя себе впасть в отчаяние и завыть, как потерявшаяся собачонка, обследовала дверь, проверяя, не смогу ли как-нибудь открыть ее. Потом в коридоре раздались шаги и – к моему ужасу! – глухие стоны. А через минуту в подвал снова втолкнули моего брата. Он был бледен до какого-то жуткого зеленоватого оттенка. И я сначала не поняла, что с ним произошло. Бросилась к нему, попыталась прижать к себе, он же вдруг дернулся с криком. И только тут я заметила, что левой рукой он бережно придерживал правую, замотанную в грязную, пропитанную кровью тряпку.
Они отрезали ему палец. Мизинец. Отрубили топором или ножом. Чтобы послать отцу, сделать его сговорчивее.
– Боря, Боренька, – шептала я, помогая ему улечься на маты и стараясь не задеть искалеченную руку. – Боренька, ты только держись. Мы обязательно выберемся отсюда. Я тебе обещаю.
– Сонечка, – бормотал он, и его прекрасные аквамариновые глаза были подернуты белесой пленкой, как у умирающего птенца. – Ты только не говори маме… Маме не надо… Ты… ты осторожнее, ладно? Не отпускай волка, не отпускай…
Он бредил, мой несчастный брат. Лицо его было серовато-бледным, как последний островок снега уходящей зимы. А щеки горели. Аквамариновые глаза же смотрели как будто сквозь бетонные стены. Наверное, от болевого шока он впал в беспамятство. Я держала его голову на коленях, гладила мокрый от пота лоб, он же бормотал что-то бессвязное, звал маму. И я понимала, что отдала бы последнюю каплю собственной крови, лишь бы ему стало легче, лишь бы мне удалось вытащить его отсюда.