Вдребезги

Ее слова доходят до меня с опозданием. А вот анализирую я их мгновенно. Через обуревающую меня удушающую ярость пробивается понимание, что…

— Никуда ты не пойдешь, — тяну Олесю за руку, не давая ей встать.

— В каком смысле?

— Я пропустил твою беременность, рождение сына, первые годы его жизни… и не имею ничего против наверстать этот опыт, пусть и с другим нашим ребенком.

Несколько секунд она тупо пялится на меня. Округлив глаза и воспаленные от моих поцелуев губы. А затем тихо шепчет.

— Зато против я.

— Это твои проблемы, милая. Но будет лучше, если ты привыкнешь к этой мысли.

Укладываю ее рядом с собой, страшно довольный тем, как послушно она реагирует. Накрываю ладонью низ живота, с каким-то ненормальным болезненным восторгом думая о том, что совсем скоро в нем начнет расти мой ребенок. Спускаюсь вниз, к покрасневшим, натертым, влажным от моей спермы лепесткам и, чувствуя, как ко мне возвращается схлынувшее желание, довольно вздыхаю.

Глава 22

Олеся

Утро врывается в мой сон ярким солнечным зайчиком. Я открываю глаза, и тут же будто тысячи острых игл впиваются в мою сетчатку. Веки воспалены. Я практически не спала этой ночью — и вот результат. Не хочу думать о том, что произошло. Не могу… Не выдержу! Снова открываю глаза, медленно поворачиваю голову и… выдыхаю. Потому что, к счастью, просыпаюсь одна.

Даю себе пару минут на то, чтобы окончательно прийти в себя, и спускаю ноги с кровати. Прежде всего мне нужно помыться. Теперь-то, наверное, можно, а ночью… не позволил Тимур. Видите ли, мой муж боялся, что это снизит вероятность зачатия. Мой муж… Оборачиваюсь к зеркалу и улыбаюсь. Ужасной неестественной улыбкой, от которой мне становится страшно. И тошно… Меня саму от себя мутит. Отворачиваюсь. Дрожащими, как у алкоголички, руками набрасываю на плечи халат и выхожу из спальни.

Я понимаю, что Тимур хотел меня наказать. И не спорю, что заслужила это. О, да! Теперь он может считать себя отомщенным. Роль племенной кобылы такая же унизительная, как и роль племенного жеребца, которую я отвела ему в разыгрываемом мной спектакле. Вот только остановится ли он на этом? Или будет наказывать меня каждый раз? Спазм перехватывает мое горло — я не могу ни выдохнуть, ни вдохнуть. Так страшно… Каким-то чудом мне все же удается втянуть немного воздуха, и пока он вновь не закончился, я выхожу из спальни. В квартире тихо. Лишь из комнаты в тупике коридора доносятся звонкий голосок Дамира и обволакивающий баритон Белого. На носочках захожу в ванную, закрываю хлипкий замок и для пущей надежности подпираю дверь спиной. Неосознанным жестом рука опускается на живот. Вчера я полночи гадала, когда у меня были последние месячные, да так и не вспомнила. В последнее время я вообще забываю очень много вещей. Моя память то и дело сбоит. Каждый раз… Будто во мне включается какой-то защитный механизм, блокирующий неприятные воспоминания. Или, может, это просто последствия сотрясения. Не знаю. Мне все равно, что тому предшествовало. В любом случае это пугает меня до трясучки.

Я долго моюсь. Тру себя мочалкой, пока кожа не становится красной, как при лихорадке, и болезненно чувствительной. Выбираюсь. Растираю саднящее тело полотенцем, чищу зубы, долго расчесываю волосы — словом, оттягиваю новую встречу с Тимуром так, как только могу. Не потому, что злюсь на него, или что-то такое. Будь это так, мне, наверное, было бы легче. Но я не злюсь… Ведь хорошо его понимаю. За то недолго время, что мы провели вместе, я успела узнать Тимура чуть лучше. И этого вполне достаточно, чтобы восхищаться им. Или любить… Если бы я окончательно спятила и позволила себе это чувство. А пока я в своем уме, мне остается только жалеть. И я честно жалею, что повстречалась ему. Жалею, что так с ним поступила… Жалею, что он вляпался в меня, как в дерьмо. А ведь мог стать счастливым рядом с какой-то хорошей женщиной. Такой же идеальной, как его мать, или жена брата, которая родила, несмотря на порок сердца, и выкормила ребенка грудью. И у которой никогда не пригорают котлеты…

Горько улыбаюсь. На самом деле я не такая уж плохая хозяйка. По крайней мере, готовка — это то немногое, чем я всегда гордилась. Но вчера все пошло наперекосяк. Дамир смел со стола сахарницу, и пока я за ним убирала — котлеты здорово подгорели, а и без того хреновые макароны взялись комом. Впрочем, разве дело в этом? Тяжело вздыхаю, затягиваю потуже поясок и выхожу из ванной. И тут же осекаюсь, потому что входная дверь распахивается, и на пороге появляется женщина. Невысокая, худенькая, но с формами и с шикарной гривой светлых волос. Свет в холле выключен, и я не могу ее разглядеть, как следует. Но мне и так понятно, что это женщина Тимура. Застываю, как соляной столп, понимая, что нам не избежать отвратительной сцены. Но совершенно неожиданно, вслед за женщиной, в квартиру проходит мужчина. Со всех сторон обвешанный пакетами. Что за черт?

— Поль, свет включи, а? Ни черта же не видно.