Вдруг охотник выбегает

– Бросьте, товарищ Фирсов. Я милиционер, а не гэпэушник, я убийц и бандитов ловлю, а не шпионов и классовых врагов. У Ньютона была семья?

– Н-нет. Нет. Он жил один.

– Почему вы не вполне уверены? – небрежно бросил Зайцев, а внутренне моментально собрался.

– Я вполне уверен, – бормотнул инженер. – Просто… мне кажется, он был не очень счастлив. Поймите: он приятный, жизнерадостный, общительный парень. Молодой, с замечательной открытой улыбкой…

Опять повисла пауза. Зайцев ее не нарушал. Фирсов попробовал подступиться еще раз:

– Но без русского языка. И потом… У нас, конечно, не Америка, отношение к Ньютону было замечательным. Но…

Он явно начал спотыкаться. Зайцев заметил: он смутился.

– Все-таки… Вы поймите, комсомольцы наши старались. Но у нас контингент рабочих… Вдобавок в последние годы он сильно пополнился жителями деревни. Для них чернокожий…

Фирсов снова умолк.

Но Зайцев его понял. Недавним деревенским паренькам бедняга Ньютон казался лесным дикарем. Забавным, только пока он крутился подле станков и смешно коверкал русские слова, широко улыбаясь. Но рабочие быстро зверели, если чернокожий приближался к девицам. Или девицы приближались к нему, учитывая, что оклад у иностранца был инженерский, а квартира – отдельной. Дрались и убивали на Выборгской стороне и за меньшее. Особенно приняв горячительного. А большинство принимало каждый день.

Зайцев поднялся.

– Спасибо, товарищ Фирсов.

– Простите, не смог оказаться вам хоть как-то полезен, – развел руками истинный директор «Русского дизеля». Тряхнул Зайцеву кисть, прощаясь. – Вы думаете, что беднягу прикончили товарищи по цеху? А, тайна следствия, наверное.

Зайцев так не думал.

– Она самая, – улыбнулся он. И добавил: – Спасибо.

Зайцев понимал, что если бы Ньютона убил поддатый рабочий, то убил бы он кулаком, камнем, бутылкой. Пырнул бы ножом.

Одинокий и чернокожий. Без языка. Без друзей, семьи или хотя бы возлюбленной. Оливер Ньютон был легкой добычей. Его можно было заманить куда угодно всего лишь лаской.

Хоть бы и покупной.

След чернокожего американского коммуниста уводил с Выборгской стороны совершенно не понятно куда.

Лаской. И еще хотя бы небольшим умением изъясниться по-английски. Пока это было единственной зацепкой.

4

Отправиться завтра в контору «Интуриста» с фотографией Ньютона Зайцев поручил Самойлову.

– Если только… – встрял тот, но тут же умолк.

– Что? Возьми «Форд», чтоб не бегать, – добавил Зайцев.

Мартынов, Крачкин, Самойлов и Серафимов застыли немыми фигурами, но Зайцев ясно почувствовал некую общую волну, которая пробежала между ними – и обошла его.

– Я с партийной линией следствия не спорю, – добродушно произнес Самойлов, поднимая обе раскрытые ладони. А в глаза Зайцеву не глядел.

– Ты чего, Самойлов? – не сдержал изумления Зайцев. «Это же я!» – хотелось воскликнуть ему. – На что это ты намекаешь? – голос Зайцева сделался жестким.

– А что я? Я не знаю, какие указания дали товарищи из Смольного, – завертел головой Самойлов. Все молча глядели на Зайцева. Как будто не было с ним и Крачкина в тот вечер.

– Если только мы уверены, что линия Ньютона – главная, – примирительно сказал Крачкин. И посмотрел на остальных, как бы приглашая.

– Я думаю, шлюх надо трясти, – подал голос Мартынов. Из картотеки он вернулся ни с чем.

– Вот именно! Прихватили американца – обрадовались, думали, интурист. А оказался наш советский человек. Вляпались девушки.

– Если они вообще шлюхи, – бросил Зайцев.

– Никто их что-то не хватился, – возразил Серафимов.

– Это вопрос хороший, – согласился Зайцев.

Каждый человек в городе оплетен семейными, родственными связями. У каждого есть друзья и сослуживцы. Каждого кто-то искал бы.

– Шлюхи и есть, – настаивал Мартынов.

– Ты же сказал, нет их в нашей картотеке, – неожиданно возразил Серафимов.

– Нету, – согласился Мартынов. – Это значит, просто они еще советским органам не попались.

Зайцев вспомнил встречу на заводе: крестьянское пополнение последних лет.

– Или девушки эти просто-напросто из деревенских. Приехали в город, на завод. Их никто не хватится. Семья осталась в деревне, завод решил – уволилась, кавалер – сбежала с другим. А соседки по общежитию только обрадуются освободившейся койке.

Он видел, что слушают его без энтузиазма. За окнами промозглая тьма, ветер иногда с размаху врезался в стекло лбом. А лампочка под потолком тусклее и желтее, чем была. Серафимов проглотил зевок.

– Хорошо. Самойлов, ты завтра дуй в «Интурист». Сверкни фотографией американца. Послушай, что скажут. Много ли американцев в тот день было в городе, чем занимались. А ты, Мартынов, покажи наших девочек в венерологической больнице Тарновского. Может, к ним обращались, ежели промышляли этим делом. И в профилакторий на Большой Подьяческой тоже сунься. Может, они опознают.

Он уловил, как те вскользь обменялись взглядами.

«Что тут происходит?» – подумал он.

– Ладно, орлы, – сдался Зайцев. – До завтра. Утром все сюда – свежие и выспавшиеся.

Все молча поднялись.

– Идешь, Крачкин? – уже выходя, спросил Самойлов.