Вдруг охотник выбегает

Они пожали друг другу руки. Рука Фирсова была мягкой, интеллигентской. Одной этой руки с ее белым манжетом Зайцеву было достаточно, чтобы достроить биографию Фирсова: богатая русская купеческая семья, университет за границей, инженерная карьера, после революции остался служить стране. Не попал под красный террор только потому, что гиганты вроде «Русского дизеля» одной классовой сознательностью не управляются. Фирсова сохранили при драконе, с которым новые правители не умели сладить. А красного директора выдвинули из местных митинговых крикунов.

Красный директор одернул пиджак. Под пиджаком была косоворотка.

– У нас политинформация в цеху, – сказал хитроватый мужик. – Рад бы вам помочь, да занят. Дела, дела. Не присесть. Вот Афанасий Осипович на вопросы ответит. Потеря товарища Ньютона потрясла наши сердца. Капитализм дотянулся своей лапой в самое сердце Ленинграда и нанес удар.

Но тут красный директор спохватился, не перехлестывает ли. Осторожная мужицкая смекалка подсказала ему: еще не известно, чего тут рыщет этот мильтон, да и что там натворил этот американец, прежде чем отбросил коньки. «На черта с иностранцем связались», – так и пронеслось у него на лице. И выкатился из кабинета.

– Я вас слушаю, товарищ Зайцев, – Фирсов сцепил руки на столе. – Присаживайтесь. Может, чаю?

– Не буду отнимать ваше время.

– Спасибо, – честно сказал Фирсов. По-видимому, он был вполне уверен, что без него здесь не обойдутся: держался внушительно. Не так, как другие представители отживших классов, которые не успели сбежать в эмиграцию или напрасно понадеялись, что заваруха 1917 года ненадолго. А теперь были лишены всяких прав: «лишенцы». Они норовили закатиться в какую-нибудь щель, стать невидимыми и неслышными. Фирсов подобных забот не знал. Он был видным и слышным. Он чувствовал себя под защитой своего образования, опыта, знаний. А может, и покровителей на самом партийном верху.

– Товарищ Фирсов, и вы мое время тоже не отнимайте, сделайте милость. Расскажите мне про Ньютона.

И Зайцев встал со стула. Принялся задумчиво мерять шагами кабинет, оглядывая шкафы, задерживаясь у портретов и плакатов. Глядя в окно. Обычных начальников такая смена мизансцены всегда выбивала из себя. На это Зайцев и рассчитывал.

– Пожалуйста. Что вас интересует? – спросил его в спину Фирсов.

– На заводе его любили?

Инженер подумал, глядя на собственные руки.

– Его НЕ не любили, – ответил он. – Рабочим нравилось, что он черный. Он улыбался. Был любознателен, добродушен. Старался освоить русский, – Фирсов помолчал, подбирая выражение. – Это тоже забавляло. К нему были очень снисходительны, – добавил он, провожая Зайцева взглядом.

– Над чем он работал? – спросил Зайцев у окна. А потом сел на подоконник.

– Он числился инженером, – выразительно не ответил на вопрос Фирсов и закинул ногу на ногу, переведя сцепленные руки на колено.

– То есть он не мешал людям работать? – в лоб спросил Зайцев.

– Тем, кто хотел работать, – нет, – отрезал тот.

– Но и помощи от него не было. Так вас понимать? – Зайцев подошел к самому столу, оперся на него руками. Фирсов ни на йоту не переменил положения. Не сделал и попытки отодвинуться. Зайцев уловил запах его одеколона.

– При чем здесь я? – Фирсов вскинул острую темную бровь. – Багаж образования у товарища Ньютона был минимальным.

– Вот как?

– А как вы себе представляете ситуацию с правами чернокожих в Североамериканских штатах, товарищ Зайцев? К школам и университетам их на пушечный выстрел не подпускают. Вины товарища Ньютона в этом нет. Что касается наших рабочих, то у большинства, уверяю вас, понятия куда более дремучие, чем у этого несчастного американца.

Фирсов все же не выдержал и громыхнул стулом. Отодвинулся.

– Но Ньютон получал инженерский оклад и карточки.

Фирсов пожал плечами:

– Партия хотела подать пример иного отношения к чернокожим у нас. К тому же чернокожим коммунистам.

Зайцев сел на стол: Фирсова надо было как-то раздразнить, взбесить, но вывести из этой его невозмутимости. Дать наговорить лишнего.

– А как к этому относились на заводе?

Фирсов, однако, и бровью не повел.

– Поймите, к Ньютону никто не относился как к обычному русскому ваньке. Он был диковинкой. Почти цирковым артистом. Его оклад казался всем нормальным.

– Друзья? Подруги у него были?

– Это вам надо спросить в комсомольской организации завода. Она над ним шефствовала.

Фирсову явно не понравился вопрос. И Зайцев это заметил.

– Он что, самостоятельно не мог завести друзей?

– Он почти не говорил по-русски. А впрочем, парень он был славный и добрый. Мне очень жаль, что его постигла такая участь.

Из этого Зайцев сделал выводы, что сам Фирсов по-английски говорил великолепно.

– Вы в Америке учились?

Инженер обжег его карими глазами.

– Это как-то нужно для дела?

«Да, такому палец в рот не клади», – подумал Зайцев.

– Просто мое любопытство, – искренне признался Зайцев. Фирсов чуть смягчился:

– В Германии. И это не секрет для нашей партийной организации, если вы об этом.