Вечера

Комиссия пришла часов в двенадцать дня, состояла она из двух человек. Председатель комиссии Софья Андреевна, средних лет, подвижная, говорливая дамочка, и член комиссии депутат райсовета Сорокин, пожилой молчаливый рабочий завода.

— Вы хозяева? — громко спросила Софья Андреевна, входя в ограду. — Вы писали в редакцию? Давайте, показывайте дом.

Тетя Феня при появлении комиссии заметно оробела, забыла приготовленные слова и, стоя возле плиты, все комкала в руках передник, вытирая сухие руки.

— Я писала, конечно, что ж отказываться, — сказала она с запинкой. — А дом — вот он. Смотрите. Чего показывать. Дверь открыта.

Комиссия не пробыла у тети Фени и получаса. Обошли вокруг дома, в сторонку отошли немного, чтобы взглянуть на крышу, побыли внутри, вернулись во двор. Тетя Феня наблюдала молча.

— Дом старый, — покашливая, осторожно сказал Сорокин. Он видел, что дом отслужил свое, износился, как, бывает, изнашивается одежда до такой степени, что штопать или латать ее нет смысла, нужно отдавать как тряпье в утиль — и только. Так вот и с этим домом. Стоит, а тронь едва — развалится. Но Сорокин молчал, ожидая, что скажет председатель комиссии. Он недавно ходил в депутатах, жил в условиях чуть лучше, чем тетя Феня, и сам не надеялся скоро получить жилье. Ему жалко было тетю Феню, хозяйку этого никудышного дома, ему хотелось помочь ей, но он боялся рассердить Софью Андреевну, потому и молчал.

— А по-моему, жить можно, — быстро обернулась к Сорокину Софья Андреевна. И в то же время она смотрела на тетю Феню.

— Аварийным дом мы признать никак не можем. Дом аварийным считается только в том случае, когда обваливается не штукатурка, как у вас, а потолок…

«Тогда и дураку ясно, что — аварийный», — подумал Сорокин, но промолчал. Он уже и не рад был, что согласился пойти осматривать дома по жалобам. Что их осматривать, сносить нужно скорее.

— Надо ремонтировать, — продолжала Софья Андреевна. — Ведь вы же не одинокая, правда? У вас дочь, зять. О пристройке не говорите, это не капитальное сооружение. Я все понимаю, течет. Надо ждать. К сожалению, мы не можем сразу обеспечить жильем всех нуждающихся. — (Софья Андреевна так и говорила: «мы». Кого и что она имела в виду, не знаю.) — Да, — говорила она, укладывая бумаги в сумочку, — совершенно верно. Обещали. Было такое решение по поводу вашей улицы. Но потом решение пересмотрели… Идемте, Михаил Семеныч, нам до перерыва в три двора еще надо успеть зайти. Не огорчайтесь, гражданка. До свиданья. А дом ремонтируйте…

— Оно, конечно, — невнятно говорила тетя Феня, провожая комиссию за ворота. — Раз такое дело — чего же… Подождать, одно слово. Не одни мы, верно. Только вот крыша течет и стена, опять же… Трещины… А так — жить можно… Сколько годов живем…

После ухода комиссии мне стало неловко и стыдно перед хозяйкой, я старался реже показываться на глаза, а уж о доме речи больше не затевал.

Два года прожил я у тети Фени и подружился за это время лишь с нею. Леночка и Толик испытывали ко мне скрытую неприязнь, я это постоянно чувствовал. Гриню я невзлюбил с первых же дней за его противное нытье, за те хлопоты и беспокойства, какие он доставлял своей бабке. А с Леночкой и Толиком мы не сошлись вот почему. С некоторых пор им начало казаться, что я стал вмешиваться в их хозяйственные дела. Все началось с того, что я привел в порядок уборную. В дальнем углу двора за кухней-сараем, где я бытовал, стояла уборная. Она в свое время была покрыта обрезками теса, а сверху — толем. Толь от непогоды сгнил, гвозди, державшие тесины, поржавели, да и сами тесины подгнили по краям, ветром их сорвало, свернуло на сторону. Уборная сколько лет стояла без крыши. В нее лил дождь, заносило снегом, в осень-зиму там было мокро, грязно, и всякий раз неприятно было входить. Тетя Феня видела, понятно, но руки до этого дела у нее так и не доходили. А Толик с Леночкой таких пустяков не касались вовсе.

Я прислонил к уборной лестницу, поднялся по перекладинам с молотком и гвоздями в руках; найденный в сарае лоскут толя был зажат под мышкой. Ржавые гвозди вытащил я клещами, поставил тесины на место, прибил, накрыл сверху толем, обрезал неровные края, подогнул, чтобы не сорвало ветром. Доски стен кое-где отошли то с нижнего, то с верхнего гвоздя, я их подправил и внутри навел порядок. Тетя Феня без устали благодарила меня, а Толику не понравилось, что я занялся этой работой. Но он промолчал. Он промолчал и тогда, когда я таким же образом подправил крышу сарая. Покрытие прогнило, образовалась дыра, через эту дыру на сложенные в поленницу дрова попадала вода. И переложить дрова некуда было, тут им как раз и место, рядом лежал уголь.

Крышу я сделал, времени она у меня и часу не отняла. Потом из обломков кирпича через весь двор от крылечка дома до дверей своего жилища начал выкладывать я полуметровой ширины дорожку. Обломки кирпича приносил я с заросшего бурьяном пустыря, где не так давно стоял жилой дом. На нашей же улице.