Вечеринка

Моему предложению Люся очень обрадовалась и сразу начала к свадьбе готовиться. Мне эта свадьба с самого начала была хуже горькой редьки. Лучше куда-нибудь в Эмираты слетать. Или в Турцию. Сейчас ведь недорого. Все уже наездились, наплавались, назагорались и опять на свои дачные участки потянулись, к огурчикам да к помидорчикам. Но Люся уперлась: «Хочу чтобы свадьбу!» И список гостей составила. Я только одно спросил: «Сколько будет народу?» Она говорит: «Не больше тридцати пяти человек, не бойся!» Пришло, конечно, человек семьдесят. Она и школьных подруг позвала, и из техникума, и соседок по общежитию, ну, и родственников, конечно. Показала мне список. Против каждой фамилии написано, кем ей этот человек приходится.

Сняли ресторан у китайцев, не дорогой ресторан, но места много. Люся на платье сэкономила: купила у одной своей подруги. Та уже тринадцать лет как развелась, а свадебное платье все в шкафу висело: думала, может, опять пригодится, потом располнела так, что в дверь не влезает, и платье решила продать. Фату и туфли Люся купила новые.

Детям, конечно, пришлось сообщить заранее. Сыновья сперва опешили, потом хохотнули слегка, стали меня по плечу хлопать:

– Ну, отец, ты даешь! Крестины-то скоро?

Елена, дочка моя, ничего не сказала. Мне всегда с сыновьями было проще, чем с ней. На них я и прикрикнуть мог, и руку пару раз поднимал. Они ничего, не обидчивые. А эта – как что не по ней – побледнеет, вроде Галины Еремеевны, и глаза опустит. И как-то мне всегда от этого тошно становилось. Старался с ней не связываться, все на мать перекладывал.

– Ты, Галина, – говорил, – сама со своей дочерью разбирайся.

Галина Еремеевна, пока здорова была, очень хорошо с Еленой ладила. Понимали они, что ли, друг друга, не знаю. Знаю только, что когда у Елены не ладилось в жизни, она сразу к маме бежала. Забьется к ней под одеяло, и шепчутся они всю ночь. Я тогда в столовую шел спать, ни во что не вмешивался. Ну, а как Галина Еремеевна заболела, Елена очень переменилась и стала меня избегать. Только и видел ее опущенные ресницы. И разговаривала она со мной не так, как раньше, а тихо-тихо, почти что шепотом. Поэтому и я невольно свой голос понижал. Плохо нам было друг с другом, совсем плохо. А тут приходится такую новость сообщить! Я даже речь приготовил. Думал, скажу так: «Дочка! Мне ведь всего шестьдесят три года. Человек я крепкий, на здоровье не жалуюсь. Очень еще пожить хочется. Мы с твоей матерью друг друга любили, уважали, взаимно поддерживали. Ну, случилось такое несчастье: мать рассудок потеряла. Что же, и мне теперь себя похоронить? Ты меня пойми. Сама ведь уже замужем, взрослая, должна такие вещи понимать». Тянул я, тянул с этим разговором и сыновей просил не лезть раньше времени. Дождался, пока Елена ко мне приехала, что-то ей из материнского шкафа нужно было достать, и говорю ровно теми словами, как приготовился:

– Дочка! Мне ведь всего шестьдесят три года. А она побледнела и тихо-тихо меня спрашивает:

– Не наигрался еще?

Я чуть не взорвался. Вся в мать пошла! Та ведь тоже мне нервы трепала: сначала вот так побледнеет, потом из нее неделю слова не вытянешь. Наверное, и рехнулась, в конце концов, от своей этой скрытности.

– Ты про что? – спрашиваю. – Про какую игру? Но она губу закусила, все, что из шкафа вывалила, подбирать не стала, и бегом в прихожую. Я за ней.

– Брось, – говорю, – свои фокусы! Надоело! Я с матерью твоей знаешь сколько этих фокусов насмотрелся?

Застыла, молчит. И уходить – не уходит, и слова не произносит. Смотрит в одну точку. Мимо меня, конечно. Я справился со своей злобой и говорю ей по-хорошему:

– Ты, дочка, на свадьбу придешь? Братья твои обязательно там будут. С женами.

– Приду, – говорит. – Не одна.

Я подумал, что она про мужа своего говорит, про Юру. Он тоже в театре осветителем работает.

«Ладно, – подумал я, – вроде обошлось. Самое трудное позади».

Но настроение она мне в тот день очень сильно испортила.

Люся потребовала, чтобы обязательно венчаться. Дурацкая, конечно, затея. Я лично человек неверующий, мне эти спектакли ни к чему. Но нельзя с первого дня с новой женой ругаться. Тем более церковь все-таки. Старинный обряд.

Обвенчались мы утром, сразу после загса, священник попался молодой, расторопный. За сорок минут управился. Взяли недорого: шесть тысяч. Люся во время венчания глаза прикрывала, изображала, наверное, как она глубоко все переживает. Наконец, к двум часам добрались до китайского ресторана. Я был голодный, как черт. Пошел на кухню, взял себе кусок студня, съел, рюмочку опрокинул. Сразу внутри потеплело. Вернулся обратно. Люся в белом платье, в фате до пят стоит у дверей, гостей встречает. Пришли мои сыновья: Петя и Ваня с женами, и зять пришел, Юра.

– А где, – спрашиваю, – Елена?

– Она попозже придет, – говорит. – Ее на работу попросили выйти. Опоздает немного.

Мне что-то сразу в этом ответе не понравилось. Но я больше всего не люблю в своих эмоциях копаться, никогда до добра не доводит.