Вечеринка

Я взглянула. У него было тихое, спокойное лицо. Волнистые волосы мягко застыли в том самом последнем, коротком движении, которое он успел сделать при жизни. Они до конца открывали весь лоб с узорчатым, темно-коричневым шрамом, который Руслан, верно, прятал. Я не испугалась того, что увидела. Напротив: я вдруг поняла, что ему сейчас хорошо. Наконец-то он вырвался. Он ждал этой смерти, иначе, конечно, давно бы завел себе пару охранников. Но вот почему он хотел умереть? Хотел и боялся? Ведь он мне сказал, что только меня не боится. Меня. Теперь и накрыт он был той простыней, в которую я завернулась. Той самой. Вчера она вся была в пятнах, вся мокрая.

Смотрю на него. На кого: на него? Его больше нет. Как так: нет? Ведь я разворочена им, грудь болит, а низ живота так же ноет, как ныл, когда он меня целовал тогда, в поезде. Ведь он только что был во мне! Только что! Зачем же я, дура, его отпустила? Держать нужно было, зубами держать, и был бы живым! Сказала же эта старуха во сне: «Осталось два дня». И как в воду глядела.

– Гражданка Гладилина, вы нам мешаете. Пройдите на кухню.

Но я не послушалась. Он был ледяным, как стекло на морозе. Я поцеловала его и погладила.

– А ну уберите немедленно руку! Ведь вам говорили: не трогайте тело!

На кухне ждал следователь. Худыми и длинными пальцами он извлекал из миски порезанный крупно лимон, высасывал жадно, потом бросал на пол.

– При каких обстоятельствах вы познакомились с покойным? – слегка кисловатым и сморщенным голосом спросил он меня.

Я ответила.

– Ясно. А в поезде с ним были эти ребята? – И сунул мне в нос фотографии.

– Да. Иван и Альберт.

– Они так вам представились?

– Да.

– А он? Он себя как назвал?

– Он? Русланом.

– Какой он Руслан?

Я вся вздрогнула:

– Что?

– Он Петр Русланов. Какая вам разница? – И снова поморщился. – В постели его вы когда оказались?

– Вчера. Оказалась в постели вчера.

– Вчера. Хорошо. А потом?

– Потом что?

– Он высадил вас у гостиницы?

– Да. Он высадил. И обещал позвонить.

– Он вам позвонил. А пока ждал ответа, его и убили. Он громко вздохнул.

– Ну, с вами все ясно, гражданка Гладилина.

– Что ясно?

– Последний контакт на его телефоне. Проверили. Чисто случайная встреча.

Я встала.

– Петрович! – сказал кто-то громко. – Жене сообщать? Или, может, попозже?

Я вновь опустилась на стул.

– Чего «позже»! Пускай вылетает! – ответил Петрович.

– Он разве женат? – У меня пропал голос.

– Женат. Еще как! Но запрятал жену с мальчишкой в Америку, побезопасней. Шальной был мужик. Его тут стерегли. Ходил без охраны, врагов была тьма. Когда вы домой в Красноярск собираетесь?

– Хотела бы прямо сегодня.

– Тогда телефончик оставьте, пожалуйста.

Он съел с кожурою остаток лимона. Потом содрогнулся с каким-то восторгом.

– Курить отвыкаю! Лимон помогает.

Я вышла в прихожую. Тело Руслана, накрытое с головой, отодвинули к самому окну, и эксперт в лиловых резиновых перчатках рассматривал пол в том месте, где оно лежало недавно.

– Мне можно проститься? – спросила я громко. Эксперт как-то странно моргнул:

– Мы думали, вы убежите отсюда.

– Я только проститься. Прошу вас. Пожалуйста. Он пальцами в ярко-лиловой резине слегка сдвинул вбок простыню.

– Прощайтесь, но быстренько. И чтоб не трогать! Я села на корточки. Что-то случилось: в лице его был сильный страх, очень сильный. Я вновь ощутила тепло. Значит, он еще где-то рядом и снова боится. Они говорили: «труп», «тело», но я, опять прикоснувшись к плечу его, знала, что он меня ждал и что мы все прощаемся.

– «Не бойся, ты слышишь? – сказала я тихо и поцеловала его темный шрам. – Теперь будет все хорошо. Ты не бойся».

Ресницы его слегка вздрогнули: это дыханье мое потревожило их.

Я не стала дожидаться лифта и медленно спустилась вниз по лестнице, прощупывая ногами каждую ступеньку. Уже наступило прохладное утро, и все как-то невыносимо блестело. Особенно эта река. Я заплакала. В воде, приподнявшейся после дождя, дрожали два облака. Плыли, качаясь, внутри перламутрово-грязных разводов, и их белизна украшала собой грохочущий и запыхавшийся город.

Когда он меня обнимал в этом поезде, и ветер лизал нам затылки, шумя в открытое наполовину окно, когда он меня, всю меня, опалил своим сумасшедшим огнем, от которого мне стало легко, как в раю, и тепло, как было тепло в теле матери, – разве тогда я любила его? Нет, конечно. Я просто хотела какого-то дикого, какого-то невыносимого счастья. Он предал меня, я его. Мы охотились за легкой добычей. Случайная встреча! Куда уж случайней! Я села на лавочку, ноги дрожали. Сквозь слезы я видела, как отворилась подъездная дверь и как два санитара катили носилки к служебной машине. Потом появились «Высоцкий», и следователь, вдруг ставший коротким на фоне деревьев, звонил по мобильному. Все, увезли.