Вечерний день

Завтра он во второй раз должен посетить старуху Лерину. Прошлый визит, вот запись о нем, не принес ничего, она удивленно пялилась на гостя, когда тот расспрашивал у нее про пометки на полях, ближайших родственников и наследников. Из родственников она помянула только племянника, которому отдала по воле умирающего какую-то тетрадку, про пометки сказала, что Станислав Петрович все время что-то писал, а что - она не знает.

Слово «пентакл» она никогда не слышала, а про Андорру сказала, что, по ее мнению, так звали собаку ее двоюродной сестры в Бугульме. Хотя, может быть, не Андорра, а просто Дора, да и вообще, скорее всего, это была не собака, а кошка.

Выслушивать предположения, что, возможно, это было не в Бугульме, а в Потьме, Пла­тонов не стал, прервал старую каракатицу и просто попросил повспоминать, может, ответы хотя бы на какие-нибудь его вопросы и придут ей в голову.

Владимир Павлович на секунду поднял голову от бумаги и попытался ответить себе на вопрос, почему называет вдову Лерину старухой? Ведь она старше его всего лет на пять, но ничего не придумал, отделался банальной мыслью о том, что возраст не в годах, а в том, как ты к ним относишься, и успокоился.

Сегодня она позвонила ему сама и сказала, что нашла старый конверт с какими-то бумагами, которые муж просил тоже передать племяннику, да она позабыла. Встречу назна­чили на завтра на утро, поэтому поход по антикварным пришлось опять отложить, и на этой неделе получалось, что был он только один раз и ничего интересного не принес.

Владимир Павлович, вместо того чтобы записать сегодняшние события, почему-то застрял на предыдущих страницах, просматривая запись своего разговора с Плющом на сле­дующий день после чаепития у соседки.

Тот явился с утра, размахивая толстой пачкой долларов и держась за живот от смеха.

Что случилось? - полюбопытствовал Платонов. - У одной из твоих подружек родился негритенок и ты получил за это приз «Лучшая шутка года»?

Ты помнишь, - Плющ даже не стал реагировать на язвительную шутку «шефа», - года два назад мы на Смоленке купили коллекцию картинок?

Да, там были хорошая тушь Коровина и Сомов с неизданным рисунком к «Маркизе». И что?

Неизданный рисунок к «Маркизе» хранился в одной из папок в шкафу в соседней ком­нате. Всю свою антикварную жизнь Владимир Павлович держался неписаного правила кол­лекционеров - продавай мусор, хорошее оставляй себе.

Или, как говорил один его знакомый, «держал глубоко эшелонированную оборону». В первую голову реализовывалось ненужное и неинтересное. Если оно переставало прода­ваться, доставался из запасников товар получше. И наконец, в самую суровую минуту можно было что-то оторвать от сердца. Слава Богу, таких минут давно не было.

Так вот, там, в куче были парные ватер-колоры Великопольского - театральные костюмы.

Помню, - поморщился Палыч на привычные «англицизмы» Плюща.

Ты велел их отнести к Бороде, попросить две с полтиной за оба. А Борода на всякий случай поставил семь с половиной.

Сколько? - не поверил Платонов.

И я ему то же самое говорил, да он рукой машет - не твое, мол, дело. Я про них и думать забыл, ты тогда Коровина так хорошо продал - сразу отбились. А сегодня с утра мимо еду, думаю, дай гляну, как там наша бронза с Котельнической, а Борода увидел меня и говорит: «На ловца и зверь бежит. Помнишь, ты сдавал две картинки парные - театраль­ные костюмы тридцатых годов?» «Помню», - говорю, а сам в ужасе понимаю, что не могу восстановить, сколько же мы за них просили. Сейчас ведь торговаться начнет, а я ни в зуб ногой. «Ну вот, - говорит он, - четыре тысячи тебя устроят?» У меня глаза на лоб, я точно не помню, то ли две, то ли три хотели, но никак не четыре. «А деньги когда?» - спрашиваю. Он по голосу решил, что я сломался, достает пачку из кармана: «Сейчас.» Я, естественно, говорю: «Согласен.» Он отсчитывает баблушки и просит расписаться в квитанции. Ну, я капусту убрал, отчего не расписаться. Через минуту Борода идет из подсобки с бумагами и репу чешет. «Ты же, - говорит, - две с полтиной просил, зачем же я тебе четверку выдал?» «Не знаю, - говорю, - ты предложил, почему мне было отказываться?» Расписался и ушел.

Здорово, - рассмеялся Платонов, - а что Борода?

Просил Чипполино, дольщику своему, ничего не говорить, а то заест до полусмерти. Так что, Владимир Палыч, срубили мы с тобой еще по семьсот пятьдесят, как с куста.

Скорее по тысяче, я бы охотно этого Великопольского и за две отдал, - Платонов покачал головой.

Тем более, - Плющ подергал себя за подбородок.

«Сейчас денег будет просить, - догадался Владимир Павлович. - А мог бы две тысячи просто замылить, я бы никогда и не узнал».

В общем, я тебе должен был двушку, но ты мне штуку обещал за шкатулку, итого остается тысяча. А у меня к тебе просьба, Владимир Павлович, можно я тебе сегодня ничего не отдам, пусть считается, что я занял, а если ничего не сробим за это время, через пару недель верну.