Читаем Вечно в пути (Тени пустыни - 2) полностью

Крик перепугал капитана Непеса, и он помянул даже имя аллаха, чего не делал уже давно. Зуфар вскочил и выглянул на палубу, но что разглядишь, когда снаружи "разлиты чернила ночи", как высокопарно и обязательно изрек бы восточный поэт. Перед рассветом бывает особенно темно. И все же, когда глаза привыкли к темноте, Зуфар разглядел прижавшуюся к борту фигуру женщины. Закутанная во что-то вроде шали, она казалась неуклюжим черным кулем.

Женщина не издавала ни звука. Зуфар старался рассмотреть чуть белевшее во тьме лицо женщины. Вода шумела и плескалась за бортом. Пароход уже несколько часов шел полным ходом.

Преодолевая дрожь, вызванную криком, Зуфар неуверенно спросил:

- Кричали? Вы кричали?

Куль зашевелился. Из куля послышался приглушенный стон.

Зуфар осмелел и шагнул вперед:

- Значит, вы кричали?

- Это пассажирка-персиянка, - проговорил вышедший из каюты капитан Непес. - Она села в Чарджоу.

Он тоже подошел ближе и спросил:

- Зачем кричишь? - И так как женщина не произнесла ни слова, а только тихо стонала, он в растерянности проговорил: - Нельзя на корабле так кричать. Не полагается.

Понимая всю неуместность своих слов, он снова спросил:

- Тебе кто-нибудь плохо сделал? Что ты молчишь, женщина?

Всхлипывая, вдруг женщина заговорила:

- Вы?.. Вы?.. Про Лизу?..

Капитан Непес и Зуфар не поняли и переминались с ноги на ногу.

Женщина сказала:

- Лиза! Вы говорили про Лизу? Почему вы говорили? Кто вы такой?

- Я... я... - пробормотал Зуфар. - Я был там... на колодцах Ляйли.

- Вы тоже видели! Вы сами видели?..

Зуфар говорил с трудом. Много времени прошло с тех пор. Он думал, что время заставит забыть... Но по тому, как сжалось опять сердце, он понял, что не забудет до конца своих дней. Он выдавил из себя:

- Видел.

- Сами?.. Своими глазами?..

- Сам... Своими глазами...

Женщина беззвучно заплакала.

Капитан Непес откашлялся громко. Он что-то хотел сказать, но только потянул за руку Зуфара.

В каюте они посмотрели друг на друга. Старик пожал плечами. Зуфар пробормотал:

- Ну и случай.

- Она не персиянка, - сказал, отвечая на свои мысли, капитан Непес.

- Она знает Лиу? - И тут же Зуфар поправился: - Она знала ее...

- А ты знал?

- О!.. - только мог сказать Зуфар. И снова замолк.

Только что они сидели и пили чай. Зеленый чай из больших фаянсовых чайников. Каждый из своего чайника, по-туркменски. Зуфар спустился из штурвальной. Плес на этом участке спокойный. Можно вполне довериться рулевому. Пили чай и разговаривали. Зуфар рассказывал про Ашота, про колодцы Ляйли, про Лизу... Рассказывал и от горечи, от ярости на убийц Овеза Гельды повысил голос. Дверь для прохлады оставили открытой. Говорил громко, с надрывом.

И вдруг крик... Рассказ Зуфара, наверно, услышала персиянка. И закричала.

Теперь они вернулись с Непесом, и снова Зуфар не удержался от проклятия. Будь проклят Овез Гельды и даже память о нем! Но вслух он не произнес этих слов, а только тихо застонал.

- Страшно? - спросил капитан Непес.

Зуфар поднял глаза:

- Она знала Лизу.

- Она не персиянка. Одежда, чадра как у персиянок, - проговорил Непес. - В Чарджоу я посмотрел. Лицо белое-белое. Молоко! Волосы желтые... Но красивая. Очень красивая... Едет в Термез.

- В Термез... - безучастно повторил, думая свое, Зуфар.

- В Термез... Я сказал ей: "В Термез надо пропуск... Пропуска нет Петр Кузьмич арестует".

- А она?

- Она сказала: "Это мое дело, капитан. У меня билет. Ваше дело, капитан, везти меня по билету". Нет, она злоязычная. Красавицы злоречивы. Так сказал великий острослов Кемине, наш поэт. Приедем в Керкичи, обязательно скажу Петру Кузьмичу...

- Она знает Лизу... - проговорил Зуфар и выскочил из каюты. Но на палубе женщины уже не было. Шумела река. Со скрипом над бортом качался фонарь, и зеленые блики прыгали по реке. От них доски палубы посветлели.

Зуфар ругал себя: как же он не разглядел лицо женщины?

Пароход, медленно ворча, пробирался сквозь тьму. Впереди мерцали один над другим два рыжих огня.

- Каюк! Большой каюк идет, - сказал, выглядывая в дверь каюты, капитан. - Пойдем в штурвальную, надо пропустить... еще наскочит на нас...

Не торопясь они прошли в штурвальную.

Зуфар до утра так и не ложился. Даже когда Непес заснул сидя, уткнувшись своим большим лицом в согнутые на столике руки, Зуфар все смотрел в тьму, и тысячи мыслей, радостных и печальных, осаждали его. Он не мог заснуть, хоть и безмерно устал.

Как можно заснуть, когда он снова на пароходе, снова на реке! Он никогда раньше не думал, что так любит пароход, штурвал, Аму, запахи парохода, запахи реки.

Он то сидел, то выходил на палубу. Он дышал дыханием реки, он гладил ладонью железные шершавые перила. И в душе его теплело, и сердце его билось в такт глухим ударам шатуна в машинном отделении.

Зуфар так и не заснул. Солнце брызнуло лучами ему в лицо, когда он стоял на носу парохода и смотрел на подернутую туманной дымкой гладь реки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

История / Образование и наука / Военная история
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / Триллер / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука