Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

- Да ты художник!.. - И без всякой логики вдруг добавил: - Нет, ни на кого мне нельзя положиться. Такая у нас профессия.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Черная земля без душистых роз

подобна темной ночи без лучистой

луны.

Н а в о и

На койке кто-то спал. Настя-ханум ничего не поняла. Она почти испугалась и тут же захлопнула дверь каюты. Замок щелкнул.

Нет, определенно на койке лежал мужчина. Как неудобно! Она чуть не вошла в чужую каюту.

Настя-ханум постояла в раздумье, поджидая, когда глаза привыкнут к сумраку узенького коридорчика. Нет, она стоит перед дверью своей каюты. Но в чем дело? Капитан Непес сказал, что это ее каюта и что она едет в ней одна. Капитан Непес обязательный, вежливый. Конечно, он сказал бы ей, если бы вздумал поместить к ней в каюту еще кого-то. И все же поместил. Но кого?

Досадно. Очень глупо и досадно. Она даже удивилась. Впервые после Мешхеда исчезло тошнотворное ощущение подавленности, безразличия. Она рассердилась. Это что-то новое. Даже хорошо, что она рассердилась. Она пойдет сейчас к капитану Непесу и скажет все, что думает о нем. Поместить в каюту к молодой женщине какого-то неизвестного дядю... Безобразие! Что скажет Петр Кузьмич? Возмутится. К ней, жене иностранного дипломата, сунули постороннего. Ей даже стало смешно... Нет, забавно. Можно представить, какие глаза сделал бы ее Гулям... О!

Настя-ханум не пошла сразу к капитану Непесу. Она чуть приоткрыла дверь каюты посмотреть, а может, ей только показалось, померещилось. Нет, на койке, на ее койке спал человек. Свет из иллюминатора освещал клочковатую шерсть папахи, небритую щеку и подбородок. Не было никаких сомнений. На ее койке спал прямо в халате, в сапогах, в огромной туркменской шапке мужчина. С ума сойти!

Настя-ханум рассердилась. Залезть с ногами, в грязных сапогах, в пыльном, засаленном халате на ее постель! Наглость! Нахальство!

Настя-ханум закричала:

- Встаньте! Убирайтесь!

Настя-ханум совсем забыла, что хотела пойти к капитану Непесу. Конечно, следовало пойти. Настя-ханум стояла на пороге каюты и будила человека, забравшегося с ногами на ее постель. В коридоре никого не было. Машина гудела громко. Да и не слишком благоразумно кричать на человека, у которого хватило дерзости залезть в чужую каюту и расположиться в ней, как у себя дома. Настя-ханум забыла, что пароход идет по пустынной реке вдоль границы.

Она ступила через порог и схватила человека за рукав:

- Сейчас же убирайтесь! Вы ошалели!

Она сразу же отдернула руку. Одежда на туркмене была мокрая.

Человек проснулся. Голова его медленно повернулась.

Несколько мгновений человек смотрел на нее мигая.

- Сирень?.. Хорасанская сирень? - сказал он, тихо шевеля губами.

Он сделал движение, чтобы подняться, но бессильно закрыл глаза и откинул голову.

Да, Настя-ханум узнала этого человека. В туркменской шапке, в туркменской одежде на постели лежал Ибн-Салман. Откуда он? Как он попал в каюту?

На ее вопросы Джаббар не ответил. Он пробормотал только:

- Прекрасная золотоволосая... пери...

Он спал. Он снова заснул сном бесконечно усталого человека.

Теперь Настя-ханум разглядела, что араб изнурен, бледен, что он похож на мертвеца...

Она отпрянула в коридор и, захлопнув дверь каюты, прислонилась к ней. Спиной, сквозь тонкий шелк платья, она ощущала холодок гладкой, окрашенной масляной краской двери, и холодок проник в ее сердце.

Джаббар здесь... на пароходе... в ее каюте. Джаббар, который вырвал ее из лап Анко Хамбера. Джаббар, который спас ее от персидских жандармов. Странный, подозрительный, но благородный, великодушный Джаббар! Она не могла отказать ему в благородстве, в великодушии...

Настя-ханум невольно вспомнила ночь в Баге Багу, тихий лунный свет, запах сирени... Немного странное, немного наивное ухаживание Джаббара. Его наивные, напыщенные восторги, его арабский живописный бурнус. До той ночи она подозревала в нем чуть ли не переодетого англичанина, таинственного авантюриста. Помнится, ей кто-то в Мешхеде говорил про Джаббара, что он никакой не араб. Да, ее Гулям говорил. Но если так, то почему Джаббар не помешал ей тогда уехать верхом... на прогулку в степь. Ведь ее верховая прогулка среди ночи в ком угодно могла вызвать удивление, сомнения, подозрения, тысячу вопросов. Ведь и Гулям и она, по существу, тогда жили в Баге Багу на положении почетных пленников... И если бы Джаббар... Нет, никакой он не английский шпион. Она помнит, как он накинулся в Мешхеде на этого грушеголового губошлепа консула и вступился за нее. И все, что случилось потом, она отлично помнит... И чувство огромной благодарности к Джаббару переполняло ее... Нет, такое не забывается.

Настя-ханум медленно вынула ключ из французского замка и, убедившись, что дверь заперта, медленно пошла по коридорчику. Она молила и бога и аллаха, чтобы никто не попался ей навстречу. Она понимала, что на лице ее сейчас написана растерянность, смятение...

Настя-ханум была не так уж и наивна. Она должна была понимать, что значило появление такого человека, как Джаббар, на пароходе, плывущем по пограничной реке.