Читаем Вечное возвращение. Книга 2 полностью

Потом выехали в поле на Попадье. Помогали ребятишки, споря за места, наваливать медведя на навозницу, мужики гнали их, ребята подлезали под ноги, под руки, держались за черствую шерсть.

Митька повозничал, везя овсяника. Он, насвистывая и нокая, важно стоял в навознице, дергал зря вожжами. Ребята бежали сзади, спереди, с боков, заглядывая на медведя.

Отец, желтый и худой, высунулся из окошка. Митька подкатил близко к избе, тпрукнул Попадью и осмелев крикнул:

– Гляди, тятя, совсем настоящий медведь! Овсяник!

– Ноготочки-то, ноготочки-то! – шумела детвора, вспархивая воробьиной стаей на навозницу.

Народ шарил лохмача, хлопали Митьку по спине, шутливо брали его за ухо, бабы охали и корили за озорство. Отец молча прикинул глазами медвежий вес и болезненно просмеялся.

Торжествуя, воскликнул Митька:

– А еще отдул! О, стрельба!

Старый Сыч положил Митьке на голову руку и прошамкал черным и втянутым в щеки-складочки ртом:

– Не сподручно бабе с медведем бороться, того гляди – юбка раздерется. Тит, вицей ты его разуважь за милую душу. От таких охотников матерей-сирот не оберешься!

Ходили ребята украдчи ночью с ружьями в овсяное поле, искали их отцы и вели с подзатыльниками домой. С тех пор запирали в Овинцах ружья по сундукам от медвежатной челяди.

Тит походил день-другой по избе, вышел посидеть на крылечке – и снова заболел. Стрельнуло в спину от Митькина удальства, будто болезнь переломилась надвое и пошла наизбыть, но ненадолго. Пуще заломило в груди: подкатило такой сухой шар замазки под ложечку – и сперло дыхание. Охал Тит на полатях, взвывал прострельным голосом, подолгу слезал за нуждой.

Забыли в Овинцах думать про Митькина овсяника: находила работа на работу, торопились вычерпать ясные дни, роптали на темную куделю облаков, порошившую небо на закате. Мать пропадала в поле. Митька забегал проведать отца, хватал со столешницы кусок – и опять на улицу, в гуменники, в луга, на речку, по грибы.

Тит злобился.

– Чего снуешь? Подь помоги матери да девкам. Хлеб жрешь небось. Четырнадцать годов парню, а бегает, будто пузо голое. От ужо встану!

Митька хлопал дверями и стремглав выскакивал из избы. Отец недовольно бормотал вслед:

– Ускакал! Маленький, а понимает: не догнать лежучи!

Изба молчала, затаиваясь тишиной.

Звериная напасть свалилась на баб.

Ходили бабы за малиной, отбилась от артели девушка на выданье и наткнулась на малинника. Подмял, исходил всю лапами, изжамкал… Ухватил он ее за косу и содрал кожу с головы на грудь, будто девушка накрылась красным платком, износу ему не будет.

Собрались в воскресенье и стар и млад в Овинцах, с ружьями, с кольями, со сковородками, с самоварными крышками, загремели, завопили, заорали, отгоняя зверя от полей, от хожалых мест. Прошли лесом пять перекатов до зыбунов. Будто отбежал в глушину зверь.

Плакали в Овинцах, хороня девушку. А на другой день пошли бабы в те же малинники: сходила ягода. Наутро пастухи в лощинке видели космача. Шел он тихонько за полями и оглядывался на стадо.

Вдруг Митька пропал… Не пришел день, не пришел полдня. Хватились в ночном. Ребята пригнали коней: Митьки не было. Нашла мать отпертой сундук с ружьем – и заголосила. Тит полез с полатей. Кинулись в поля – и нашли.

В густом зеленом овсе лежал мертвый овсяник на боку, а под лапами, тесно прижатый к мохнатому брюху, прильнул в лохмотьях Митька. Схватил его медведь за спину, вклещился когтями – и заглох. Упала мать и уткнулась головой в землю. Завыли сестры. А мужики закричали:

– Теплой! Теплой! Жив!

Мужики начали бережно отгибать медвежьи лапы.

Митьку вынули и отнесли на зеленую заросшую межу. Митька слабо дышал. Поперек головы, по мелким волосенкам, запеклись три красных густых рубца, кожа со лба отвалилась рванью на нос и слиплась, отмахнулась чужая рука в плече и подогнулась нога угольником на другую ногу. Отцовское ружье валялось под медведем. Пониже соска у медведя торчал красной головкой немецкий штык, вынесенный отцом из-под Двинска.

Очувствовалась мать, пригнали Попадью из Овинцев – и на постелях, на подушках, уложенных на днище телеги, Митьку повезли к Трифону-на-Корешках в больницу.

Подвезли Митьку к своей избе. Тит прихромал к телеге, дрожа отвернул одеяло и поглядел на сына. Поглядел, молча взял свое ружье, обтер штык о сено, отвернулся и махнул рукой.

Заливаясь слезами, трогая Попадью, мать крикнула горько и жалобно:

– Девки, отец-то не может, уберите медведя. Шкура-то пропадет в тепле. Новой изъян.

– Уберем, седня же, – ответил скрипуче Тит и сердито добавил, напрягая голос: – Не тряси больно парня-то, в кальях – придерживай телегу. От ему не сладко…

Провожали Митьку Овинцы до отвода. Нашлись охотники ребята – побежали за телегой до Трифона. Верховой, Митькин дядя, поскакал вперед в больницу с известием.

Везла телегу Попадья овсами ровно, легко, глядя себе под копыта, обходя кальи и выбоины.

На другое лето Митька поправился. Пришел в Овинцы с измордованным лицом, на деревяшке, пролегли головой три белых шнура – медвежьи знаки, погорбился и косил плечом.

Перейти на страницу:

Похожие книги