Вечный человек

Назимов, когда шел сюда, конечно, видел и возле детского барака, и в дальних закоулках одиночных лагерников, которые или курили, или занимались уборкой. Но он не догадался, что эти люди охраняют школу.

Когда они вышли в коридор, Задонова остановил подросток, что-то шепнул ему.

— Борис, там, оказывается, мой тезка пришел, — передал Задонов. — Он у меня сидит. Ты иди к нему. Я тоже скоро буду.

В дальнем конце барака Толстый сидел на койке Задонова, курил сигару. Не заставил ждать себя и Задонов.

— Послезавтра, — сообщил им Толстый, — состоится заседание «Политического центра». Сообщение сделаешь ты, Борис Хорошо бы к этому времени подготовить план военной работы на ближайшее время…

— Значит, центр поддерживает мою… нашу точку зрения? — торопливо спросил Назимов и переглянулся с Задоновым. Тот понимающе кивнул.

Толстый уклонился от прямого ответа.

— Центр решил заслушать вас, вот и все, что мне поручено передать. При разработке плана учтите опыт немецких товарищей. — И тут же вкратце рассказал, в чем суть этого опыта.

— Зубанова и Королева будем держать в курсе нашего задания?

— Нет. — Толстый встал, надел шапку. — Работайте пока только вдвоем. О месте и времени совещания сообщу позднее.

После ухода Толстого Назимов и Задонов долго обсуждали опыт немецких военных подпольщиков, создавших изолированные друг от друга боевые группы по типу рабочих дружин. Положительное здесь — только строгая конспиративность: в случае провала одной группы оставались незатронутыми другие. Но отсутствие координации и единого командования являлось слабостью дружин. И нельзя было понять, каким образом немецкие друзья согласуют действия отрядов. Выступать вразброд — значит обречь себя на поражение. Нет, конспирация ради конспирации — это не годится. Надо придерживаться той схемы, которую наметил Назимов. Они договорились встретиться завтра, чтобы уточнить детали плана. Но встретиться им не пришлось.

Уже в конце этого дня всем заключенным бросилось в глаза, что эсэсовцы больше обычного мечутся по лагерю. Назимову, работавшему в мастерской, четыре раза пришлось прятаться в уборной, и каждый раз он тревожился: «Не меня ли ищут?»

Обычная вечерняя поверка продолжалась не более полутора часов. Сегодня лагерников держат на плацу уже два часа. А конца не видно. Тысячи людей думали об одном и том же:

«Что случилось? Почему не распускают?»

После долгих волнений все выяснилось. Из барака, в котором жили чехи, исчез заключенный. Эсэсовцы с ног сбились, разыскивая его. Обшарили в лагере каждый уголок.

В микрофоне прозвучала команда: всем чехам встать на колени прямо на снег.

— Пока беглец не будет разыскан, вы не сдвинетесь с места, — пригрозил чехам помощник коменданта. — И если не удастся найти этого выродка, вы тут, на плацу, и подохнете.

Заключенные других национальностей не были поставлены на колени, но их тоже не распускали, — должно быть, в назидание на будущее.

Никто не мог сказать, что заставило чеха сбежать или спрятаться, какие намерения им руководили. Назимов и Задонов стояли в разных концах площади, но волновало их одно и то же: только бы этот чех не оказался членом подпольной организации.

Над площадью уныло посвистывал влажный ветер. Он рвал черный дым над трубой крематория, пригибал деревья, насквозь продувал полосатые пижамы узников. Под ногами таял снег, холод проникал в самое сердце. Голодные, уставшие после непосильного труда люди дрожали как в лихорадке. Многие валились на снег и больше не поднимались.

А эсэсовцы носились из барака в барак, их фонарики светились то в одном, то в другом конце лагеря. Яростно лаяли псы на поводках.

Но вот по рядам прошелестел тревожный шепот:

— Нашли, ведут!

— Какое там «ведут» — волокут!

Эсэсовцы все-таки нашли пропавшего. Не выдержав побоев и издевательств, чех повесился на чердаке барака. Палачи были взбешены: как смел этот презренный покончить с собой без их ведома и согласия!

Труп с петлей на шее проволокли по плацу и бросили посредине. У самоубийцы высунут почерневший язык, глаза вылезли из орбит — не лицо, а страшная маска. Казалось, мертвец смеется над палачами. Не только смеется, торжествует: «Вы теперь бессильны, я ушел из-под вашей власти!»

Помощник коменданта надрывался от крика, грозил заключенным всеми карами. Он объявил, что все чехи понесут наказание: завтра никто из них не получит пищи.

Всем было приказано разойтись. На широкой площади остались только чехи, все еще стоявшие на коленях, в окружении вооруженной охраны.

— Товарищи, будьте стойкими! — шептали проходившие заключенные. — Мы не забудем вас!

Кто кого?

Лишение пищи на целые сутки людей, у которых и без того душа еле держалась в теле, было крайней жестокостью. Администрация лагеря прекрасно знала об этом. Уборщики трупов готовились на завтра к нелегкой работе. Но душегубы не учли одного: они обрекли на голодовку и смерть один барак, но тысячи узников из других бараков протянули руку помощи бедствующим чехам. Если народ сложится по зернышку — будет ворох.