Вечный человек

«Политический центр», назначив Назимова командиром «Деревянной» бригады, потребовал от него ускорить организационную работу и вербовку кадров. Всего не удержишь в голове — и у Назимова появились записи, кое-какие документы. Подобно большинству строевых командиров, Баки органически не выносил, как он выражался, «бумажной писанины». Но что поделаешь? У него ведь не было ни начальника штаба, ни адъютанта, ни писаря. Приходилось всячески ухищряться, прятать свои записи и при удобном случае сплавлять их Толстому для передачи центру.

Сейчас шел подбор людей на должность командиров взводов. Двое комбатов — Кимов и Задонов — ежедневно докладывали ему о своих встречах, переговорах. Не сразу можно было остановить выбор на том или ином человеке. Приходилось сравнивать «командиров», иногда изменять решения. Надо было запомнить десятки фамилий и хотя бы краткие характеристики людей. Без бумаги не обойтись. И все же дело продвигалось вперед. И Кимов и Задонов — ребята энергичные. Если не случится ничего плохого, то через месяц-полтора бригада будет окончательно сформирована.

Сам Назимов сейчас был всецело занят подготовкой учебных планов бригады, вопросами разведки. Все, что делает в нормальных условиях штаб части, Назимову приходилось сейчас делать одному. Забот у него хоть отбавляй: А тут еще с утра до вечера надо сидеть в мастерской, стучать молотком.

Назимов любил работать горячо, с размахом. Но в условиях полной конспирации требовалась величайшая осторожность, сдержанность, предусмотрительность. Приходилось затрачивать дни, иногда и недели, чтобы выбрать момент и завести с нужным тебе человеком откровенный разговор. Порой вся предварительная работа вдруг шла насмарку — или обстановка круто изменилась, или человек заупрямился, а то и не поверил тебе. В лагере достаточно всякой дряни: доносчики, провокаторы, шептуны, — все лезут из кожи, чтобы напасть на след подпольщиков, так как комендант обещает за это золотые горы. В существовании подпольной организации — возможно, не одной — были уверены и комендант, и начальник лагеря, и командиры эсэсовцев: в Бухенвальде, при скоплении десятков тысяч людей, враждебно настроенных к фашизму, организация должна была неизбежно сложиться. Оставалось только найти ее.

В условиях постоянной мнительности, тревоги, взаимопроверки сами подпольщики легко могли запутаться, потерять верную нить, в кривом зеркале увидеть перспективу. Частенько Назимову казалось, что он идет по самому краю обрыва. Один неверный шаг, одно неосторожное движение — и он полетит в пропасть. Да еще увлечет за собой других. А из пропасти уже нет возврата.

С Симагиным Назимов встречался крайне редко: руководитель центра никогда не выходил за пределы Внутреннего лагеря и строго запрещал другим подпольщикам без надобности появляться там. Но у Нахимова накопилось столько сложных и важных вопросов, что решать их, не поговорив непосредственно с самим Симагиным, было невозможно. И Назимов попросил Николая Толстого свести его с главой центра.

И вот Толстый принес ответ: Симагин готов встретиться в ближайшие дни. А пока он приказывает Назимову продолжать работу, остерегаться провокаторов, решительно прекратить ненужные хождения друг к другу. От себя Толстый сообщил Назимову, что немецкие подпольщики, работающие в канцелярии лагеря, перехватили донос какого-то предателя, написанный по-русски.

— Не Поцелуйкин ли написал?! — тревожно спросил Назимов.

— Не знаю, — пожал плечами Толстый. — Пока выясняется.

— Содержание доноса известно гестапо?

— Нет. Товарищи успели перехватить его.

— А все-таки что в доносе?

— Что могут писать в таких случаях, нетрудно догадаться.

Оба сидели несколько минут в тягостном молчании. Потом Толстый встал, кивнул в знак прощания, шагнул к двери. За последние дни он так обессилел, что еле волочил ноги, вместо стука деревянных его башмаков слышалось вялое шарканье. «Да, ему тоже очень трудно!» — невольно подумал Назимов.

Он остался один, а одинокого человека всегда гложет тревога, одолевают сомнения. «Если донос написан Поцелуйкиным, я не могу там не фигурировать. Пусть будет так, пусть погибну. Но ведь может погибнуть все дело, так успешно начатое. Нет, этого нельзя допустить». Назимов, мучимый тревогой, сжал кулаки, словно готовясь к схватке.

Между тем близилась весна. Дни уже начали прибавляться, стало чаще выглядывать солнце. Ожидание весны зажигало в узниках новые надежды. С посветлевшими глазами они смотрели на восток, откуда на крыльях весенних перистых облаков могла прилететь свобода.

Однажды в сумерки Николай Толстый повел Назимова к Симагину. Они встретились в седьмом бараке, в небольшой комнатушке. За последнее время Симагин тоже заметно изменился. На лбу и в уголках рта залегли резкие морщины. Взгляд стал еще тверже, посуровел. Казалось, навсегда исчезла и его мягкая улыбка.

Назимов доложил руководителю центра, что работа по формированию обоих батальонов идет успешно. Командиры батальонов — Задонов и Кимов — уже подобрали командиров рот, последние назначают комвзводов.