Читаем Вечный гость полностью

Пугает не разделение людей. Я боюсь, искренне боюсь, именно компьютерной скорости такого разделения. Уже не надо брать кисть в руки и перекрашивать мундиры на картине. Не надо сносить монументы и воздвигать новые. Не надо переписывать учебники и даже почти нет необходимости жечь книги. Достаточно сменить картинку на телевизионном экране, достаточно поставить иную подпись под фигуркой человека. Достаточно нажать кнопку на компьютере. Просто нажать кнопку.

Исключенные

Исключенные. Не включенные в группы. Не попавшие в списки, очереди, реестры, официальные и неофициальные документы с правом на.

Не участвующие в открытых и закрытых обществах, не состоящие в клубах, не принадлежащие ни к чему.

Человек так устроен – хочется быть или прикидываться частью чего-либо большего, чем ты есть сам по себе. Человек – социальное животное. Если ты часть движения, нации, общего дела и общего блага, жизнь не кажется столь тоскливой и мерзкой. Общая лампочка светит всем. Внутри клана и круга всем тепло и уютно. И тебе тепло и уютно.

Человеку нужен другой человек. Просто так. Ни за чем и ни для чего. Человек. Робинзону нужен Пятница, Пятнице нужен Робинзон. Адам не смог без Евы, Ева смогла бы, наверное, и без Адама, но ей, скорее всего, стало бы скучно.

Караван. Мишель Петруччиани играет музыку. Хочется представить себе караван. Не буду. Скучно. Скучно думать о заднице впереди идущего верблюда. Пусть музыка останется такой, как она есть, а я представлю себе толпу. Радостную, куда-то спешащую толпу. Может быть, эти люди идут на праздник. Им хорошо и весело вместе. Это хорошие люди, и они идут в хорошем направлении.

Они идут с ощущением сопричастности в полезном и нужном направлении, а кого-то не взяли. Не взяли по глупой, поверхностной причине: цвету кожи, иностранному акценту, форме носа, количеству рук, ног, глаз и ушей. А может быть, по одной и очень важной, всеми признаваемой и уважаемой, самой главной из наиглавнейших причин: отсутствию денег. Неважно. Не взяли, и все.

Одного не приняли в гольф-клуб. Трагедия. Без иронии и насмешки. На самом деле трагедия. Очень трудно попасть в гольф-клуб. Другого уволили с работы. Страшно потерять работу. Очень страшно. Страшно жить без денег.

Но. По большому счету и в конечном итоге все не принятые и исключенные делятся на две неравноценные категории. На живых и мертвых. Можно найти и другую работу, в конце концов. Другой гольф-клуб.

Мертвым и обреченным на смерть уже не поможешь. Мертвые исключены из самого главного списка. Списка живых.

Живые, исключенные без конкурсов и жюри, непосредственно переходят в категорию выживших.

Что остается выжившему? Часто – ничего. Ну, выжил ты, а что дальше? Иногда, очень редко, если сильно повезет, остается играть на рояле, петь и плясать на потеху публике.

Издавать журнал.

Писать статьи.

Жить.

Завтра мы встретимся

Бумеранг

Они – там, мы – здесь. Они наказаны. Наказаны нами. Наказание сурово, на то оно и наказание. Суть наказания – изоляция. Лишение свободы. Лишение свободы само по себе страшное, очень страшное наказание. Никто и никогда не определит оптимальные сроки изоляции человека от общества. Наказание никогда не бывает достаточным, никогда не бывает чрезмерным. Парадокс. Мы почти уверены, что знаем, как надо наказывать. Почти все согласны, что за убийство надо изолировать человека от общества навсегда, а за кражу курицы – штрафовать или давать минимальный срок. Но между убийством и кражей курицы – непреодолимая пропасть. Обширное неизвестное пространство. Какой срок считать соразмерным и действенным для наказания? Неизвестно. Достоверно одно: первые шесть месяцев в тюрьме – самые тяжелые. Шесть месяцев тюрьмы – наказание, все, что больше, – изоляция. Первые шесть месяцев заключения человек думает. Потом думать перестает. Потом привыкает.

Тюрьма – страшная вещь. Но хуже тюрьмы пока ничего не придумали. Когда придумают хуже – тюрьмы отменят за ненадобностью. Пока есть необходимость изолировать часть общества от другой части, надо строить тюрьмы. Надо строить больше тюрем. Придется. И в этих новых тюрьмах придется смягчать условия содержания.

Эффект бумеранга. Чем больше жестокости к наказуемому, тем меньше у него шансов сохранить остатки человеческого достоинства. Жестокость порождает жестокость. Милосердие порождает милосердие. Бумеранг – удобное и дешевое оружие. А главное, австралийское. Австралии очень повезло по части отношения к заключенным. Немалая часть нынешних австралийцев – бывшие заключенные. Опровергая все теории наследственности и рассуждения об изоляции, австралийцы построили свою страну. Нормальную страну, не хуже и не лучше других. Обычную страну. С самолетами, кораблями и тюрьмами. Как им сидится и охраняется в этих тюрьмах, я не знаю. Австралия далеко. Хочется верить, что там все немного лучше, чем в Англии, хотя бы из-за бумеранга. Человек, который хоть несколько раз в жизни видел бумеранг, физически не сможет отмахнуться от мысли о человеческом круговороте.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза